Сергей Антонов - Метро 2033 - Высшая сила

Поднимаясь по выщербленным ступеням, Толик обратил внимание на то, что лестницей пользовались – пыль на ней осталась только по бокам. Кто и зачем поднимался на колокольню Ивана Великого? Кремлевские, как их назвал Кипяток, чудики звонили в колокола или любовались видами Кремля и Москвы? Зачем? Очередная безуспешная попытка понять больную логику психов.

Вскоре стало не до размышлений на отвлеченные темы. Лестнице, узкой и крутой, казалось, не будет конца. Толик забросил «калаш» за спину и стал опираться на стальные, трубчатые перила, торчавшие из стены и предназначавшиеся для облегчения подъема. Остальные последовали примеру Томского – похоже, нападать на них ни сверху, ни снизу никто не собирался.

Дышать в противогазе становилось все труднее. Резина намокла от пота. Анатолий считал себя достаточно натренированным парнем, но такой подъем измотал даже его.

Томский обернулся. За ним поднимался Вездеход с Шестерой на плече, потом шел Корнилов, за ним – Леха.

– Эй, Кипяток, как там Данила?

– Кто ж его знает? Отстал…

Толик протиснулся вниз и через пару витков увидел Громова. Тот стоял вполоборота, наклонив голову к узкому стрельчатому окну.

– Данила, с вами все нормально?

– Евтите беси… Да. Это оно. Я слышу тебя, – пробормотал Громов. – Евтите беси…

– Громов! – Томский потряс Данилу за плечо. – Громов, очнитесь!

– Толик? Вы слышите это? Там. Меня зовут. Экьюс тентаторе!

– Хватит нести ахинею! Никто вас не зовет, это…

Томский вдруг понял: нестройные попытки горланить гимн России сменило завывание. Размеренное. Без слов, но имеющее довольно четкий ритм. Длинное завывание. Пауза. Короткий вой. Пауза. Два коротких завывания. Длинное. Снова пауза. Какая-то чертова азбука Морзе! А Данила дергался, подчиняясь ее ритму! Тут Толик и сам почувствовал, как дьявольский ритм пробирается в его голову, вызывая острое желание послушать его поближе, узнать получше. Только этого еще не хватало!

Выхода не было. Анатолий схватил Громова в охапку и потащил наверх. Поначалу Данила яростно сопротивлялся и бормотал что-то. То ли на латыни, то ли на каком-то еще, явно не русском языке. Потом тело его обмякло. Руки, молотившие Толика по плечам, бессильно повисли.

– Отпустите меня, Анатолий… Я сам…

– У вас опять было что-то вроде обморока.

– Нет. Не обморок. Это все Кремль. Я подвержен его влиянию больше, чем все вы, поскольку не один раз испачкался этой грязью и… Кипяток постарался. Кажется, у меня почти не остается времени…

– Времени? До чего?

– До того, как здешние темные силы завладеют мною полностью. До трансформации. Там… Внизу, у окна я слышал зов. Рано или поздно я поддамся, пойду на него, и тогда вам останется лишь одно: остановить меня любой ценой. Из друга я превращусь во врага. Не пропустите этот момент, заклинаю вас, Толик!

– Мы еще поборемся с этими темными силами! – Томский старался говорить как можно бодрее. – И не такие зовы спичкой затыкали! Идти можете?

– Пожалуй… Да.

Вскоре Толик и Данила нагнали остальных. Те поджидали их у выхода на площадку с колоколами, расположенными в проемах толстых стен. Никто не решался выйти наружу потому, что… На веревках, крепившихся к языкам колоколов, висели человеческие черепа. Веревки были продеты в глазницы или специально пробитые в костях дыры.

Томский тоже остановился. Какое-то время все смотрели на черепа. Наконец Толик вышел на площадку, приблизился к одному из проемов и тут же забыл о болтавшихся на веревках зловещих экспонатах – настолько потрясающим был вид, открывающийся на окрестности Кремля с колокольни Ивана Великого.

Пыль, поднятая утренним ветром с руин, смешивалась с клубами тумана, делая малиновую полосу над горизонтом инфернально-размытой. Серебристой лентой посверкивала гладь Москвы-реки. Руины строений и уцелевшие в разной степени здания выглядели декорациями к какому-то спектаклю. Мелкие детали вроде мелькавших тут и там живых существ не влияли на общую торжественную и мрачную картину мертвого и в то же время живого города.

– Вот это да, бляха-муха! Красиво, чтоб мне лопнуть!

Краткая, но емкая характеристика открывшегося вида, выданная Кипятком, как нельзя лучше описывала московский пейзаж.

Однако доносившиеся снизу завывания вернули Томского в суровую действительность. Он приблизился к проему, взглянул вниз.

Толпа человек из ста сгрудилась вокруг ямы, расположенной между Царь-колоколом и Царь-пушкой. В темноте ее не было видно. Теперь же дыру, обложенную по периметру бетонными плитами и выглядевшую почти правильным кругом, можно было рассмотреть во всех подробностях.