Дмитрий Глуховский - ПОСТ [litres]

Теперь вот пришлось открывать.

Полкан выходит во двор и оглядывает свою крепость.

Крепость для гарнизона слишком велика – зато лучше места для нее было не придумать. До Распада тут располагался Ярославский шинный завод; огромная территория с тех пор еще была обнесена бетонным забором с колючкой поверх, на въездах еще прежними владельцами были устроены КПП, а огромные чадные трубы могли бы стать такими дозорными башнями, с которых тот берег было бы видно до самого горизонта через любой туман – да вот только по ним наводились бомбардировщики, поэтому долго они не простояли.

А теперь охрана обходит все эти гектары раз в день, овчарки обнюхивают периметр, проверяют – не подкопался ли кто под забор, не перемахнул ли – приближаются к темным кирпичным заводским корпусам, и затемно возвращаются обратно в коммуну.

Коммуна стоит с самого края завода: две малоэтажных панельки, гаражи, дворик. Одна раньше была административным зданием, другая была нафарширована шаблонными квартирками, в которых жили себе от кредита до зарплаты нормальные люди, многие из них шинники – получили тут жилье за выслугу своих резиновых лет – а кто-то и случайные граждане, купившие квадратные метры с видом на рельсы по рыночной цене.

Когда нормальная жизнь гикнулась вместе с кредитами и зарплатами, а российское человечество сильно поредело, граница известного и обитаемого мира была перенесена ближе к столице и теперь проходила как раз по реке. А уцелевшие собрались снова вместе. Их уже немного оставалось, так что делить им было особо нечего; куковать одним в своих старых квартирах – без окон, а иногда и без стен – было и тоскливо, и опасно. Человек человека греет все-таки…

И вот они, как очутившиеся зимой в лесу без костра, сгрудились на Посту, на бывшем шинном заводе, спрятались за его бетонными заборами, обжили его общагу и административное здание, в гаражах наладили какие-то мастерские, поставили сторожевые башенки, присягнули на верность Московии и стали как-то существовать далее – на самом краю мироздания.

Земля, кажется, все еще оставалась круглой, но верили теперь в это не все, а научные споры вести было и вовсе некому. Геополитическая карта стала меньше, а темных пятен на ней – больше; даже, собственно, Ярославль, по-хорошему, надо было бы на этой карте перерисовать, да только в город никого было не выгнать.

Квартиры превратились в конторы, из одной сделали клуб, из другой – столовую, в третьей разместили медпункт, а в четвертой детский сад и школу разом – потому что дети упрямо рождались: жизнь-то шла своим чередом, и те, кто потерял на войне свои первые семьи, тянулись к друг другу за утешением и забытьем. Сильней любви только клей шибает – но клей еще добыть надо, а любовь всегда с собой.

От Полкана первая жена уехала куда-то, кажется, в Королев, еще до Распада. Полкан тогда рулил отделением полиции по Ленинскому району, домой возвращался на рогах, жену третировал и даже поколачивал, и однажды она просто исчезла, оставив ему объяснительную. Детей у них не было, развода он ей поклялся не давать, но разыскивать не поехал – хотя мог бы воспользоваться служебным положением. А потом как раз счастливой новой эре настал каюк, и все документы старой России перестали действовать.

Полкан тогда заприметил Тамару. Но Тамара была не одна, с ней в комплекте шел Егор. Как Полкан не думал искать свою первую жену, так и Тамара не ждала Егорова отца. Тамара каким-то образом твердо знала, что его на этом свете уже нет, а поэтому от обязательств она свободна. Тамара многие вещи знала, просто знала – и все.

«Заприметил» – это Полкан сам так сказал ей. А те, кто видел, как все происходило, определили это по-другому: «Голову потерял». Тамара была, конечно, для своего возраста очень красива. Но в то, что Полкан ее, цыганку, готов полюбить всерьез, а не на вечер, и в особенности в то, что он захочет, как родного, воспитывать цыганенка, она не верила.

Полгода он добивался ее, унижался, подвергал унылым ментовским ухаживаниям и клялся, что станет Егору папкой – при том, что был не последним женихом для разведенной сорокалетней женщины: он уже тогда был командиром заставы, которая и превратилась в Пост.

Через месяц после того, как Тамара согласилась с ним сойтись, Полкан стал пить меньше; на новую жену руки не подымал.

Никаким папкой он Егору так и не стал, а Егор не стал ему сыном.

В отличие от Тамары, Егор в смерти пропащего своего родного отца уверен не был. Он и похож был, видимо, на него – скулами и раскосыми серыми глазами. Ни смуглости материнской в нем не было, ни черных ее волос.