Ростислав Марченко - Жизнь под крылом смерти...

В итоге из «верхнего эшелона власти» роты носиться по роще и отдавать людям приказы после боя имели возможность только два человека — я и квартирмейстер. Который, нахватавшись за годы службы знаний по военно — полевой медицине, на самом деле был вне игры — оказывал многочисленным раненым медицинскую помощь, вместе с имеющими полставки санинструкторов плотником и кузнецом. Причем кузнец сам был ранен. И ладно еще, что периодически выплевывающий в кашле легкие Лойх оказывал мне помощь.

Тем ни менее, все это в одну прекрасную минуту закончилось и я, наконец — то упав на огромную груду наваленного в моей повозке барахла устало закрыл глаза, не обращая никакого внимания на пропитывающий все вокруг дух дерьма и крови. К маршу все было подготовлено, даже кони в повозки — и те запряжены. Теперь я имел полное право спокойно отдохнуть.

Портили усталую негу израсходовавшего за день почти все силы человека одни только тяжелые мысли. После нескольких подряд эпизодов по — настоящему жесткой резни, в центре которых я побывал, на передний план волей — неволей вылезал вопрос — зачем мне это надо и не стоит ли поискать более безопасную профессию.

Как собственно всеми и ожидалось, никакой попытки реванша в ходе ночного марша не последовало. В принципе, то, что последний из супостатских дозоров исчез из поля зрения наших наблюдателей самое меньшее часа за два до темноты, на самом деле особого значения не имело — чтобы играть с погаными в трех богатырей, совсем не обязательно иметь под собой лошадь. В данном случае для определения фактора риска имело смысл оценивать исключительно уровень потерь разгромленных нами хоругвей. Какими бы инвалидами мы не были, враги пострадали куда серьезнее и предполагать, что какой — то отмороженный тан всё — таки решит собрать отряд мстителей, чтобы пощипать в ночи зазевавшихся людишек, наверное, мог только я один. Да и то мысленно.

Убивать наработанный в боях авторитет озвучиванием идиотских с точки зрения окружающих предположений было, как ни крути глупо. Владельцы боевых коней обычно любят галоп в ночи не больше чем танки атаки по болотам, причем шансы утонуть у экипажей последних я бы оценил заметно меньшими, чем для всадника упасть и свернуть шею. Почему мы собственно так легко людей покойного мужа Айлин при нападении на пункт временной дислокации «Вепрей» и вырезали.

Рыцарь, атакующий пехоту на скорости примерно так тридцать — сорок километров в час и рыцарь, пытающийся ее потоптать на трех — пяти, а то и вообще гарцуя на месте, это радикально разные рыцари. За размерами и массой рыцарских дестриэ в Аэроне не гнались, используя селекцию и биотехнологии для культивирования пород боевых лошадей скорее арабского, чем европейского типа, однако шестьсот килограмм коня и сто пятьдесят во всаднике, седле и доспехах даже на двадцати километрах в час становились, скажем, так, крайне неприятны для пехотинца. Хотя бы из — за своей инерции. То, что масса Renault «Logan» совсем немногим больше обвешанного сталью конного рыцаря, я в былые времена сумел осознать далеко не сразу. Теперь же, как говориться изведал и подтвердил все эти теоретизирования на себе.

В общем, так как уходили мы полями, поставить повозки в две линии, а солдатню меж ними было несложно. Боеспособного люда в роте в очередной раз осталось с гулькин нос. Если бы не тот самый прорыв альвов, мы с Лойхом сейчас, наверное, и не знали бы, куда нам девать появившихся раненых. Даже с учетом того, что в ходе боя у нас не была убита ни одна лошадь, ибо атакующие самоуверенно берегли будущую добычу, имуществом, трофеями и не могущими нормально передвигаться бойцами был забит чуть ли не каждый сантиметр.

На марше, как образцовый отец командир, я шел впереди роты на своих двоих. Что основной причиной подобной близости к личному составу стало желание поберечь моего «Барона» получившего в ходе боя случайной стрелой легкое ранение в круп, людям сообщать не следовало. В этой жизни далеко не везде требуется откровенность.

— К землям старого ан Варена или к Левентам роту ведете, капитан?

Я покосился на пристроившегося солдата. Если меня не подводил мой склероз, толи капрала, толи одного из бывших дупликариев «Кельмской рыси». Озвученного на присяге имени я не запомнил, но в бою на себя мое внимание у него пару раз обратить получилось. Парень, на мой взгляд, слишком умело для рядового наемника обращался с весьма недешевым «профессиональным» колюще — рубящим копьем. При наличии такого желания, после присяги «родное» оружие нанявшимся к «Вепрям» пленным мной было разрешено поискать и оставить себе.