Вадим Булаев - Зюзя. Книга первая

…Опять отвлёкся. Вот что я за человек – только вспомню или услышу о правительстве или СМИ, так всё, понесло дерьмо по трубам. Начинаю склонять их по всем падежам, аж слюна брызжет, и пофиг, что ни того, ни другого уже сколько лет нет. Не отпускает прошлое. Буду думать, что это из-за больной ноги я брюзжу. Распухла она капитально. Как бы сапог резать не пришлось, другой пары обуви у меня с собой нет.

Вот и та самая дверь. Аккуратно, чтобы не пораниться о гвозди, я взялся за ручку и потянул её на себя. Как и думал, оказалось не заперто. Изнутри пахнуло какой-то смесью прелости и заброшенности, словно попал в старый подвал.

Зашёл внутрь. Самая обычная двухкомнатная прорабка, каких были тысячи на стройках по всей стране. С улицы попадаешь в коридорчик, где из мебели, как правило, гвозди в стенах вместо вешалок, в углу расположились лом, пара лопат и неизвестно чей шлёпанец, вправо помещение, влево помещение. Обычно в одной половине жили работяги, в другой размещали что-то вроде кухни-столовой. Кстати, лопата и тут была – всё-таки есть вечные ценности.

Здесь же левый дверной проём был пуст. Электричества, чтобы включить свет, конечно не было, но и того освещения, что проходило через грязное, весьма затенённое внешней решёткой окно, было достаточно. Бомжатник какой-то. На полу огромная куча засаленных тряпок, полуистлевших одеял, в углу груда старой посуды, мебели нет вообще. И на куче лежала тварь. Выглядела она жутко усталой, видать выдохлась.

– Дима там , – раздалось у меня в голове. – Помощь.

Я автоматически обернулся и увидел дверь, ведущую в соседнее помещение. Старая, облезлая китайская дешёвка из картона когда-то белого цвета. С полпинка вылетает из коробки. Подошёл, подергал за ручку – закрыто изнутри. Уже было собрался вышибать, но потом решил посмотреть в щелочку, да и постучать не повредит. Вдруг хозяину не понравится, что в его жильё сапожищами дверь открывают? Занервничает человек, а может даже и расстроится.

Аккуратно побарабанил костяшками пальцев – тихо. Постучал громче – опять тишина. Тогда поддавил полотно плечом и всмотрелся в образовавшуюся щель. Удалось увидеть не много – стул с какими-то папками, кусочек стола, немного окна с занавеской, из-за которой в помещении был достаточно плотный сумрак. А, будь что будет! Даже силу применять особо не пришлось – дверь распахнулась после первого же толчка. Присмотрелся – и не мудрено, что так легко получилось. Закрыта она была на самый обычный шпингалет, прикрученный уставшими от времени саморезами – ничего не скажешь, та ещё защита от лихих людей или тварей. Хотя при такой шипастой двери на входе в бытовку… Может и наговариваю я на владельца.

Первым делом сорвал пыльную тряпку, закрывавшую окно. Сразу посветлело и только теперь удалось осмотреться. Неряшливое помещение, на полу много мусора, папки с бумагами, хаотично лежащие везде, письменный стол, стул, буржуйка в углу, кровать. На кровати такая же замызганная, как и виденная ранее, куча тряпок. Подошел ближе, вгляделся, и только тогда понял, что на ней лежит человек. Мёртвый человек.

Это был труп очень худого, измождённого мужчины. На момент смерти ему было лет сорок, сорок пять, не больше. Из одежды на нём был старый ватник, стёганые брюки, валенки. Видимые признаки насильственной смерти отсутствовали, скорее всего сам скончался. Сколько я таких горемык находил во время мародёрки по брошенным домам и квартирам – не счесть. Так что ничего нового, дело привычное. Меня впечатлило другое. Он не пах тем сладковатым запахом, который практически всегда сопровождает человека после смерти до самого разложения. И ещё его лицо – оно было спокойным. Такое выражение может быть только когда ты по-настоящему свободен. Я присмотрелся, и удивление прошло само собой. Фактически это была мумия, тлен не тронул тело. В третий раз такое вижу и в третий раз опять стало неуютно. Мне доводилось видеть человеческие останки в самом разном виде – от жутко воняющих на летнем солнце до тщательно сваренных, обгрызенных, с высосанным костным мозгом. Было тошнотворно, мерзко, жалко – по-всякому проявлялось неизменное отвращение к смерти. Однако при виде вот таких спокойных, мумифицированных тел всегда становилось не по себе, вот как раньше при покойнике в твоём доме. Умом понимаешь, что это уже не человек и он не опасен, однако ощущения так себе.

Чтобы прогнать эти глупости из головы, я решил продолжить осмотр. Открыл несколько папок, лежащий на стуле, и ничего не понял. На пожелтевшей от времени и неправильного хранения бумаге были написанные от руки непонятные для меня цифры, графики, корректировки, местами даже латынь. Полистав с умным видом и заметив, что листы хоть и не сшиты, но тщательно пронумерованы, положил записи на место и перешёл к столу. На столешнице, кроме пустой керамической кружки и такой же пустой миски лежал прямоугольный, тщательно обернутый в целлофан и усердно обмотанный скотчем, свёрток. Взял его в руки – интересно же, что там, внутри. Только вот открыть нечем, спасибо твари. Осмотрелся, что бы приспособить для этой цели… и увидел спокойно лежащий на буржуйке старый кухонный нож. Обычная дешёвая китайчатина из отвратительной, мягкой стали и чёрной пластиковой ручки. Не бог весть что, но и лучше, чем ничего. Рядом, только руку протяни. Что я и проделал, немедленно схватив находку и зажав её во вспотевшей от волнения ладони.