Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Ночная дорога извивалась среди пустынных убранных полей, копыта кололи тонкий ледок на лужицах. Ни одного огонька, ни одного жилого дома на горизонте. Мы с Ногтевым высматривали свет таверны и не находили его.

Так же беспросветно было у меня на душе. После известия о смерти Эльжбеты я брёл наугад, надеясь увидеть хоть какой-то огонёк.

И вдруг он затеплился, едва различимый, на самой грани восприятия. Пусть чисто формально, но я стал обладателем огромной доли радзивилловской недвижимости. Этот козырь может сыграть. Как? Для чего? Пока ещё трудно представить.

В первый же день пути по Южным Нидерландам меня посетила мысль нанять слугу. Хоть между Францией и испанскими владениями не стояло никаких пограничных кордонов, разница бросилась в глаза. Даже гугенотские войны не принесли французам столько разорения, как здешняя борьба за «истинную веру». Конечно, не только за веру. Католики признавали власть короля Филиппа, кальвинисты проклинали монарха. Мадрид воевал за сохранение европейской колонии.

В моём прежнем мире экономика Испании подпитывалась за счёт золота из Нового Света, тут же западные материки никто не открыл, мореплавание по-прежнему развивалось за счёт маршрута вокруг Африки в Индию. Признаюсь, сто раз возникал соблазн по памяти набросать карту мира, выдав её за копию некой старинной, и подбросить кому-то из влиятельных особ. Но кому? Насколько мне удалось разобраться, в этой исторической ситуации экспансия в Новый Свет была посильна только английской короне, но с англичанами я дела не имел, кроме редких расшаркиваний с островными гостями Лувра. Никакого стимула помогать им я не нашёл.

Русская Америка… Даже в XIX веке российским императорам было не до неё, и частный капитал не видел перспективы барышей, чтобы вкладывать туда капитал. Аляску продали за золото вместе со всем золотом Юкона, не говоря о нефти. Россия при Иване Грозном распространила свои владения до Тихого океана, но и то – чисто номинально. Замахиваться на экспедиции в Новый Свет и воевать с индейцами, пока даже не начала осваиваться Сибирь, никто в Москве не решился бы. Особенно «царь» Симеон.

Мысли о геополитике прервала очередная ватага нищих, перегородивших нам дорогу где-то перед Монсом. Только что минуло Рождество, начался новый 1577 год, но мы с Павлом не увидели никаких следов празднеств. В деревеньке, где прошла наша рождественская ночь, крестьяне помолились и легли спать натощак. Нам тоже ничего не оставалось, как устроиться вдвоём на жёсткой деревянной скамье, обернувшись плащами. Было очень холодно, в доме воняло кислятиной и немытыми телами.

Разглядывая две дюжины оборванцев, впившихся в нас голодными глазами, чуть ли не с каннибалистским блеском в них, я лишний раз убедился в ложности эпитета «живописные лохмотья». Когда в разгар зимы люди обёрнуты в отвратительные тряпки, перемотанные гнилыми верёвками, на ногах обмотки вместо обуви, а через прорехи просвечивает голое тело, в этом нет ничего живописного.

Кроме того, нидерландские нищие представляли собой нечто среднее между просителями милостыни и бандой грабителей – почти у всех с собой имелись дубинки, рогатины, у некоторых – топоры. Выступивший вперёд предводитель шайки что-то залопотал грозным тоном на валлонском диалекте, из его речи я разобрал проклятия в адрес «испанских разбойников», видимо – более успешной конкурентной преступной группировки.

Пока бродяга излагал требования, и весь сброд пялился на меня, Ногтев подсыпал порох на полки. После пары выстрелов в воздух дорога стала свободной. И бесплатной.

Я с тоской вспомнил пороховые лепёшки с «драконьим огнём», или как там вавельский алхимик называл своё гремучее зелье. Лепёшки на пороховой полке позволяли держать пистолеты готовыми к бою, а не заниматься манипуляциями с оружием на глазах приближающегося врага.

– Луи, ты как думаешь, испанская банда – это вроде тех, бродячих, что взялись подстрелить Наварру около По? Или правда – королевские?

Меня тоже занимал этот вопрос. Продразвёрстка, мать её, изобретена задолго до большевиков. Бедность обдираемого населения никогда не останавливала экспроприаторов.

Я поделился с Пашей идеей насчёт слуги.

– Не знаю, как испанцы, а из местных я бы нанял лакея для нас двоих. Народ так обнищал, что готов работать за еду.

Ногтев фыркнул. Он, конечно, не против удобств, но в путешествии держал себя как в боевом походе, без излишеств. В редких случаях, когда доводилось помыться, сам прополаскивал исподнее, предлагал и моё, я, естественно, не позволил. Павел мне – не слуга, а товарищ.