Михаил Лысенко - Гробовщик

– Добей, – простонал он, глядя на меня с невыразимой мукой. – Добей, будь человеком.

Я медленно навёл на него пистолет и выстрелил. Голова парня дернулась, тело его обмякло.

Похоже, попал, бедолага, в «Колючую лужу». Жора эту аномалию ещё «Ведьминым студнем» назвал. Я вспомнил, как Речица с придыханием в голосе говорил: «Не дай Бог прозеваешь, вляпаешься. Сам смерть звать станешь. И не факт, что сразу придёт».

Я взвесил на руке чужой рюкзак – тяжёлый! – и пошел обратно по своим следам.

На улице рядом с лавочкой лежали тела чужаков, а чуть поодаль, прислонившись к забору, сидел Комар. Весь правый бок его гимнастёрки пропитался кровью, он хрипло и часто дышал.

Увидев меня, он уставился на рюкзак у меня в руках.

– Глянь, чего там, – попросил он.

Я придвинул к нему свою добычу. Поискал глазами наш рюкзак, достал из него пару рулонов бинта. Глядя на это, Комар деланно равнодушно улыбнулся и сказал:

– Отбегался я, похоже. Так что придется тебе, Немой, меня на себе в Лагерь волочь…

Я зубами порвал бумажные упаковки и, как смог, попытался его перевязать. Комар сначала пытался помогать, вскрикивая от боли, но быстро выбился из сил, и лишь облегчённо выдохнул, когда я завязал концы бинта у него на груди.

Передохнув, он, постанывая, потянулся к чужому рюкзаку. Вытащил из него нож-бабочку, моток бечёвки, какие-то тряпки и, под конец, три контейнера.

Пока Комар рылся в добытом рюкзаке, я зашел во двор и поискал в пристройке. Внутри пахло плесенью, повсюду висели клочья пыльной мёртвой паутины. В самом тёмном углу стояла ржавая лопата. Я взял ее и, вернувшись на улицу, сел на лавочку.

Комар курил, откинувшись спиной к забору. Рука с сигаретой дрожала. Глянув на меня, он начал надрывно кашлять.

– Две грозди «Железного винограда» и «Морская звезда», – наконец выговорил он сиплым голосом. – В следующий поиск можем в Лагере отсыпаться. Ломоть против не будет.

Лицо его бледнело на глазах. Лоб покрыла испарина. Он часто и хрипло дышал, то и дело, морщась от боли.

– Оно того стоило? – спросил я.

Комар снова навёл на меня мутный взгляд:

– Немой заговорил? Не к добру. Ах ты сквозняк тоннельный, слюни до пояса… Лопату принёс… Ты меня хоронить меня вздумал?!

Он пошарил по себе и попытался вытащить из кармана пистолет:

– Врешь, укурок! Это я тебя похороню!

Сил достать оружие у Комара не хватило, и он бессильно уронил руки. Глаза его закатились, голова упала на грудь, которая то судорожно вздымалась, то опадала.

Перед тем, как закопать чужака, назвавшегося Крохой, я снял у него с руки электронные часы. Циферблат был заляпан грязью и весь в трещинах, под которыми расползлись черные пятна. Ни числа, ни даты на них не было видно. Интересно девки пляшут. Так как же он по ним дату смог определить?

Я хотел было показать часы Комару, но опоздал. Мой напарник уже умер: не меняя позы, и не приходя в сознание.

Пришлось копать лишнюю могилу. Когда я закончил, солнце клонилось к закату.

Помимо всего прочего, моей добычей оказались ещё и полбуханки хлеба с тремя банками тушёнки. Так что ужин у меня получился королевский. Нашлась в рюкзаке и бутылка водки, но её я, после минутных колебаний, разбил о кирпичный угол дома, у которого развел костёр. Напиться хотелось – зверски.

Быстро темнело. С вечера порывистый ветер нагнал облака, и те облепили всё небо, заслонив собой и луну, и звёзды. К тому же начался мелкий дрянной дождь.

Я забрался в оконный проём кирпичного коттеджа и закурил, глядя, как с шипением и дымом гаснет мой костёр, погружая окружающий мир на дно дождливого вечера. В руках я машинальо крутил лётчицкую шапку Летуна. Попытался снять очки-консервы, но они были намертво пришиты. Видимо, чтоб не сползали на глаза.

За каким же чёртом их понесло в Зону за два дня до выброса? – думал я.

– Иногда смотрящие так наказывают залётчиков, – вдруг сказал Комар у меня за спиной. – Выгоняют из Лагеря за пару дней перед Выбросом. Одного. И, мол, без «хабара» не возвращайся. Успеешь до – твоё счастье, сможешь где-нибудь схоронится – удача, в аномалию не влезешь – везенье. А все остальное судьба. Если Выброс в чистом поле застигнет – верная смерть. Да и схрон не всякий подойдёт. Чтобы его пережить, над головой должно быть не меньше пяти метров земли. А лучше – ещё больше…

Я обернулся. Никакого Комара сзади, естественно, не было. А была уже поздняя ночь, я посмотрел на часы, светящиеся стрелки показывали полвторого.