Александра Лисина - Каратель [СИ]

Фэйтал…

– Хр-р, – прохрипел я и тут же зашелся в надсадном кашле.

Млять! На этот раз горло драло так, словно по нему наждачкой прошлись, причем не раз и не два. Там внутри была сплошная рана, на языке стало солоно, словно эта рана еще и кровоточила, а каждый вздох отдавался такой болью, что у меня чуть искры из глаз не посыпались.

Но и не кашлять я тоже не мог. Если прекращал, тут же начинал задыхаться, поэтому, мысленно рыча и ругаясь, я все кашлял, хрипел и снова кашлял, словно столетний дед, страдающий от запущенной формы туберкулеза. Затем все-таки додумался повернуться на бок, и вот тогда стало чуточку легче. И боль поутихла, и приступ постепенно сошел на нет. Свесившись с края постели и сплюнув на пол еще один кровяной сгусток, я с трудом отдышался и даже не стал противиться, когда подскочившая нурра протянула мне кусок фэйтала.

Черт с тобой. Давай. Все равно альтернатив нет и в ближайшее время не предвидится.

Пакость радостно застрекотала, когда я без возражений принял из ее лап угощение и снова откинулся на подушку. Хрен знает, где она его взяла, но фэйтал был уже обработан, очищен и имел безупречно круглую форму. Совсем не то, что корявые ниисовы самородки.

Протянув здоровую руку, я указал нурре на свою грудь и, как только мелкая туда перепрыгнула, одобрительно почесал ее за ушком. Молодец какая. Добытчица. Не знаю, как она меня нашла, но это было очень кстати.

Пакость от похвалы совсем расцвела и тихонько заурчала, подставляя моим пальцам то шею, то спинку. Потом свернулась клубком, уткнулась носом мне в подбородок и засопела, явно довольная тем, что наконец-то смогла угодить.

Чувствуя, как шипит и плавится на языке металл, я какое-то время просто лежал, чувствуя, как успокаивается надсаженное кашлем горло. Был ли в этом виноват фэйтал, не знаю, но, когда нурра встрепенулась и ненадолго убежала, а по возвращении протянула еще одну металлическую «жемчужину», я съел ее без малейших колебаний.

Потом меня снова сморило. Однако примерно к полудню я проснулся и, обнаружив, что нурра куда-то исчезла, а в комнате появились посторонние, мгновенно насторожился.

– Как вы себя чувствуете? – обеспокоенно спросила лесса Майена, поймав мой вопросительный взгляд.

Я знаком показал, что более или менее в порядке.

– Хорошо, – с облегчением ответила юная магичка. – Когда вы упали, я побоялась, что швы разойдутся, но сканирующее заклинание показало, что все в норме. Вы поправитесь, мастер Шал. Только говорить какое-то время не сможете.

Фигня вопрос. Ругаться я могу и молча.

– Вас надо обмыть, – немного помолчав, сообщила девушка и отвела глаза. – Я позову слуг. Не возражаете?

Угу. Зови. Сам уже чувствую, что воняю.

Лесса, помявшись, больше не решилась ничего добавить и просто ушла, оставив дверь комнаты приоткрытой. А как только в коридоре затихли ее шаги, из-под подушки высунулась треугольная змеиная мордочка, и Пакость вопросительно пискнула.

Я вместо ответа только открыл рот. После чего нурра проворно выбралась из своего укрытия, куда-то юркнула, затем вернулась, держа в зубах еще одну фэйталовую «жемчужину», и аккуратно вложила мне ее прямо в губы. А увидев, как я спокойно ее съел, довольно заворковала, замурлыкала, потерлась носом о колючий подбородок. Но вскоре навострила ушки, недовольно шикнула, вильнула хвостом и исчезла.

Уны через три в коридоре снова послышались шаги – на этот раз тяжелые и явно мужские. Вскоре после этого в комнату вошло двое слуг, которых я вспомнил по недавно просмотренному «фильму». Именами Шал, правда, не заморачивался, но мужики были ему хорошо знакомы. Они-то и помогли мне подняться, притащили откуда-то таз с горячей водой. Постоянно косясь на мое перебинтованное горло, быстренько меня обтерли, подали глиняный горшок с узким горлышком, чтобы, значитца, я справил туда естественную надобность. Потом спросили, не нужно ли принести горшок побольше, но я пока отказался – на свою последнюю охоту Шал, как монах на утреннюю молитву или воин перед тяжелым боем, отправился натощак, поэтому я, скопировав его матрицу целиком, в дополнительных емкостях пока не нуждался.

Когда с гигиеной было покончено, один из слуг ненадолго вышел, но вскоре вернулся, держа в руках большой графин с изогнутым горлышком, от которого вкусно пахло бульоном. Сообщив, что ничего более питательного при моих ранах кушать нельзя, мужик очень аккуратно, буквально по глоткам влил в меня весь графин. Я пару раз благополучно подавился. Один раз едва не блеванул. Но все же постарался вылакать все, что давали. А как только мужики собрали шмотки и ушли, с облегчением завалился обратно на постель.