Дарья Кинкот - Хроники Чарма

В доме Мейпл-Леруа было тихо. Даже слишком тихо. Для этого места это было скорее даже сверхъестественно. В гостиной, у трюмо, стояла высокая молодая девушка с длинными русо-рыжими волосами до самых лодыжек. Ее легко можно было бы принять за хозяйку дома, если бы не несколько интересных фактов. У самого лица некоторые пряди ее волос были розовыми и фиолетовыми, а парочка с одной стороны имела легкое гофрирование. Глаза колдуньи были приятного мятного оттенка, а на веках красовались светло-розовые тени. На губах блестела темная бордовая помада, которая достаточно явно контрастировала с бледной кожей. Стиль одежды даже отдаленно не напоминал то, что привыкла носить Антуанетта – на девушке был белый топ без рукавов с высоким воротом, украшенный аметистовым галстуком-бабочкой и парой черных пуговиц. Ее бриджи до колен с высокой талией сочетались по цвету с галстуком и имели совсем темный верх, а также золотую отделку. Такого же цвета высокий замысловатый каблук был на черных ботильонах, которые она носила на ногах. Колдунья держала в руках блокнот, задумчиво покусывая ручку, когда ее громко окликнули со спины:

– Мари Амелия Мейпл!

Колдунья вздрогнула, услышав свое полное имя. Во всем Чарме только один человек так ее называл.

– Да, мам?

Девушка обернулась, и перед ней предстала Антуанетта Леруа. Такая же яркая, как и прежде. С такими же горящими от счастья глазами. Сейчас она была на несколько десятков лет старше, но, впрочем, выглядела всего лишь на тридцать. На ней, как и всегда, красовались темные шорты и один из ее цветастых топов с кружевными деталями.

– Ты закончила? – Тони подплыла к своей дочери, заглядывая в ее блокнот.

Она была на полголовы ниже, так как никогда не носила каблуков.

– Я еще делаю кое-какие вычисления, – Мари написала еще несколько закорючек, – думаю, может быть, сделать еще один доклад?

Леруа поморщилась, смотря на непонятные ей символы:

– Хорошо, что интеллектом ты пошла в своего отца.

– Ты не глупая, – улыбнулась Мари.

– Конечно, не глупая! А вот эрудированной я себя назвать не могу, – Антуанетта покачала головой. – А Никки и умен и эрудирован. Ты как раз в него.

– Папа не с тобой?

– Сказал, что зайдет в магазин, – Леруа пожала плечами.

В ту же секунду входная дверь распахнулась. Николас Мейпл зашел в квартиру с двумя огромными букетами цветов. Бледно-розовые пионы он вручил своей возлюбленной, а дочери преподнес светящиеся лиловым неоном розы.

– Любимый, – протянула Тони, целуя соулмейта в щеку, – в честь чего это?

– Ты же знаешь, что мне не нужен повод, чтобы порадовать своих девочек.

– Папочка, спасибо огромное, – Мари повисла на шее Ника.

Он тоже почти совсем не изменился. Стал мужественнее и взрослее. Продолжал носить футболки хенли, изредка – рубашки. Все так же души не чаял в своей единственной, которая, как и тридцать лет назад, глядела на него с неподдельным обожанием. Счастье целиком и полностью заполняло этот дом. Это было достойной платой за то, что пришлось пережить его владельцам.

– Мам, Джей-Джей уже ушел?

Статная девушка с шоколадной кожей и темным каре надевала сандалии в прихожей своей квартиры. Люсиль Браунхол была задорной и эксцентричной юной леди, которая уже окончила академию и стажировку, но так и не нашла себя. Рваные джинсовые шорты и топ выгодно очерчивали ее аппетитную фигуру.

– Да!

– Тогда и я пошла!

– Постой, даже с отцом не попрощаешься? – строго промолвила хозяйка дома.

Возраст все же сказался на лице Конни. Морщины ясно давали понять, что ей уже далеко не двадцать, но и на свои шестьдесят с лишним она, естественно, не выглядела.

– Богиня, я же не на войну ухожу… – увидев сердитый взор матери, Люси поспешила извиниться, – глупость ляпнула, знаю…

– Тебе не за что себя корить. Радуйся, что не знаешь, что такое война.

Девушка кивнула и продвинулась к двери:

– Я приду к ужину, так что незачем устраивать мне ритуал прощания.

– Ты и в прошлый раз так говорила, – женщина скрестила руки на груди.

– Ты же помнишь, сколько мне лет? – усмехнулась Люсиль.

– Может быть, тогда уже наконец-то обзаведешься собственным жильем? – поддела ее Констанция.

– Мам, мне всего двадцать четыре, – девушка высунула язык.

– Я тебя предупредила, – Констанция в последний раз пригрозила дочери пальцем, а затем поцеловала ее в лоб.