Сергей Котов - Раненые звезды

По ощущениям, это продолжалось всего пару минут (хотя на самом деле четверть часа, это я потом уточнил), я даже толком не успел устать от одной и той же позы. На помосте в сопровождении врачей и техников меня встречала Катя. Вид у нее был довольно взволнованный, и она не особенно это скрывала. Увидев меня, она с явным облегчением улыбнулась.

– Ну все, переодевайтесь – на сегодня мы закончили. Дальнейшую программу скорректируем после анализа данных телеметрии, – сказал руководитель центра подготовки, седой крепкий мужик, ростом под метр девяносто, – от себя добавлю: держались вы молодцом. Мы ожидали худших результатов. Возможно, из вас действительно получится приличный космонавт.

– Спасибо, – кивнул в ответ я и, недоуменно посмотрев на Катю, отправился в раздевалку.

Она встретила меня в холле. Мы молча направились в сторону жилого корпуса. Разумеется, без сопровождающих.

– Так, что это было? – первым спросил я, когда, по моим прикидкам, мы отошли на достаточное расстояние.

– Тюрвинг с тобой? – вместо ответа, спросила Катя. Я хотел в ответ огрызнуться, но она произнесла это таким тоном, что я не стал.

– Естественно, – кивнул я, – как договаривались, я даже в туалет с ним хожу. Могу сказать еще раз спасибо ребятам, которые набедренную кобуру соорудили. Дико удобная штука.

– И в центрифуге он тоже с тобой был?

– Ты меня за идиота держишь? – все-же вспылил я.

– Извини, – спокойно ответила Катя, – но я должна быть совершенно уверена.

– Он все время со мной. Я понимаю ставки. И я хочу жить.

– Гриша, ты в очередной раз молодец, – из ее голоса вдруг ушло напряжение, и она снова мне улыбнулась, – сегодня был очень, очень важный день.

– Слушай, хватит вокруг да около! Достало уже, вот правда. Что случилось-то? Думаю, после твоего визита весь мой сегодняшний день будут по секундам анализировать, гадая, в чем дело!

– Помнишь, ты как-то обмолвился, что не очень лифты любишь? – спросила Катя.

– Ну, – кивнул я, – не люблю. И что?

– У нас были основания полагать, что у тебя скрыто развивается клаустрофобия. И это могло выплыть именно сегодня, на испытании. Это само по себе поставило бы под угрозу все договоренности, но даже не это было самое страшное.

Я промолчал, осмысливая сказанное.

– Самое страшное – это твой тюрвинг, – продолжала Катя, – сегодня мне пришлось принести это, – она распахнула полы своего пальто, и продемонстрировала что-то вроде широкого серебристого пояса.

– Что за штуковина? – спросил я, заинтересованно, – не опасно ее здесь показывать?

– Все в курсе, – ответила Катя, – просто так я бы его на территорию не пронесла. Это фризер. Он бы помог спасти нас всех, если бы твой тюрвинг вдруг решил, что тебе грозит смертельная опасность.

– Да с чего бы… – начал я, но Катя перебила.

– Во время настоящего приступа фобии, – сказала она, – человеку кажется, что он на самом деле умирает. Мы не знали, как на это может отреагировать артефакт такой мощности, как твой тюрвинг.

– А просто поговорить со мной было нельзя? – спросил я, – зачем огород городить?

– Это могло спровоцировать приступ, – ответила Катя, – по данным наших психотерапевтов шанс на первую паническую атаку вырос бы процентов на двести.

– Ну вы, блин, клоуны, – я покачал головой, и двинулся дальше.

– Это еще не все, Гриша, – вздохнув, сказала Катя, – очень часто разные фобии – это следствия психических травм, полученных в детстве. Ты знал, что твои родители – не родные?

– Приемные, что ли? – спросил я.

– Вероятно, – кивнула Катя, – мы с ними еще не обсуждали эту тему. Но факт в том, что по генетическому анализу ты не можешь их быть сыном.

– Я и есть их сын, – ответил я раздраженно, – и чхать я хотел на гены. И на чебурашки тоже.

– Гриша… – Катя остановилась, и растерянно заморгала глазами, – ты точно понял, что я сейчас сказала?

– Что я – приемный. И что?

– Ну… тебя это никак?.. не трогает?

Я устало вздохнул.

– Слушай, у тебя что, других дел нет? – спросил я, – может, заняться пора? Почему это должно меня трогать?

– Ну… обычно это бывает потрясением для человека – узнать, что у него есть другие родители… – пробормотала Катя; выглядела она по-настоящему растеряно, и даже жалко.

– Да нет у меня других родителей, – терпеливо, как непонятливому ребенку объяснил я, – откуда им взяться? То, что меня могла родить какая-то девчонка, и потом отказаться от меня в роддоме – вовсе не делает ее моей матерью.