Сергей Котов - Раненые звезды

Я повернулся в ту сторону, и увидел, как прямо на нас, очень низко, почти чиркая брюхом о верхушки многоэтажек несется огромный самолет.

Самое страшное в такие мгновения – это ощущение безысходности. Когда отчетливо понимаешь: что бы ты ни делал, куда бы ни бежал – конец предрешен. Странное дело, самолет, конечно же, летел довольно быстро, но из-за его размеров движение воспринималось как в замедленной съемке. Он был слишком огромен, чтобы можно было рассчитывать на спасение.

И все же мы попытались. Катя сориентировалась мгновенно: дернула меня за руку, и со всей силы рванула к озерцу на дне бывшего карьера. До него было всего лишь каких-то сто метров. Мировой рекорд на этой дистанции – чуть меньше десяти секунд. И это на идеальном профессиональном покрытии, в лучших кроссовках. А не в обычной обуви, и на рыхлом песке.

Самолет летел прямиком в тот склон карьера, где мы только что обнаружили «объект». До столкновения оставалось секунд пять. Не больше.

Когда огромная туша лайнера проплыла над нами, оглушив шумом двигателей, я догнал Катю, схватил ее, и повалил на землю. Полностью подмял ее под себя, и даже успел немного закидать песком. Она что-то возмущенно кричала, но мне было плевать. Так у нее оставался хоть какой-то шанс выжить. Все зависело от того, насколько полны баки самолета. Взрыв после столкновения, и разлет обломков – это еще пол беды. Самое страшное – это разлившееся горючее. Оно не сгорит мгновенно, а прольется на нас огненным дождем. Получается, моя спина – это хоть какое-то укрытие. В учебке у нас был короткий курс, что делать в случае критических неисправностей летной техники. По-простому говоря, как правильно вести себя в авиакатастрофах. Я так наделялся, что в жизни не придется применять эти знания.

Взрыв воздушной кувалдой опустился на все тело сразу; голова зазвенела, мир стал каким-то нереальным, словно кино смотришь. Но хватку я не ослабил: Катя все еще пыталась из-под меня выбраться. Я рефлекторно сжался, и приготовился к сильной боли, чувствуя, как нагревается спина. А потом произошло странное: нарастающее чувство жара вдруг сменилось приятной прохладой. Я еще успел подумать: «И это все? Я уже умер?» – но потом ощутил сильное удушье, рвущий горло запах гари и керосина, понял, что расслабляться еще рано.

Задержав дыхание, я осторожно поднял голову. Вокруг бушевал огненный шторм. Но удивительное дело: языки пламени словно огибали мое тело, не причиняя никакого вреда. Я снова прижался к Кате. Она перестала сопротивляться, и кажется, потеряла сознание. Но грудная клетка двигалась – значит, она дышала; дышала этой адской смесью продуктов горения и паров авиационного керосина!

Я прижал девушку к себе – как можно плотнее – поднялся, и рванул вперед: туда, где среди пламени мелькали просветы. К счастью, бежать пришлось совсем недалеко, но я все равно мысленно сказал себе «спасибо» за то, что никогда не пропускал дни ног.

Отбежав от пожарища метров на пятьдесят, я опустил Катю на песок. Нагнулся, и приложил голову к груди. Сердце еще билось, бешено и неровно, но, что самое страшное – она перестала дышать. Я, совершенно не думая, на рефлексах, склонился над ней, и начал делать искусственное дыхание рот в рот, в точности так, как учили в армии.

Всего на третьем вдохе Катя отчаянно закашлялась, и пришла в себя. Посмотрела на меня затуманенным взглядом. Потом глянула на пылающие останки самолета.

– Твою ж то мать! – вырвалось у нее; потом она попыталась подняться на трясущиеся ноги. Я галантно подставил плечо.

– Может, выжившие есть? – спросил я тоскливо, – пойду посмотрю – похоже, это мой тюрвинг меня как-то от огня защищает.

– С ума сошел? – Катя посмотрела на меня, и округлила глаза, – во-первых, это нереально, в таком адище выжить! А во-вторых – людей там скорее всего все-таки не было. В таких играх самое главное – это целесообразность. Откровенные садисты и маньяки в спецслужбах, и в организациях вроде нашей долго не живут. Тем более не занимают посты, позволяющие принимать такие решения.

– Ты как сама? – спросил я, чувствуя, как у меня все еще дрожат руки; не от напряжения, нет – от страха, когда я понял, что Катя не дышит.

– Тошнит дико, – сказала она, – и горло дерет. Похоже, надышалась дряни. Ладно, хорош лирику разводить. Валить надо! Помоги мне до стоянки добраться!

Когда мы дошли до парковки, чуть поодаль, возле домов уже собрались небольшие кучки любопытных. Они опасливо разглядывали место катастрофы, и возбужденно переговаривались.