Андрей Земляной - Отморозки - Новый эталон

Борис в который раз поразился тому, как легко меняет «старец Григорий» стиль разговора и лексикон, стоит лишь затронуть серьезную тему.

– И значит дальше воевать? – спросил он серьезно. – А народ-то уже от войны устал. По деревням, поди, уже не один десяток тысяч одноногих да безруких с фронта вернули. А мужику Константинополь не нужен вовсе: он туда картошку продавать не повезет. И?..

– Дык мужичка-то папашка легко к себе привлечет, – Распутин снова напустил на себя простоватый вид. – «Синюю бумажку» в зубы – мужик его на руках носить станет!

– Чего в зубы? – совершенно искренне изумился Анненков. – Пять рублей [3] Пятирублевая ассигнация была синего цвета. ?

– Э-э, нет, дружок ты мой разлюбезный, – рассмеялся Григорий Ефимович. – Пятишница – она просто «синенькая». А синяя бумажка – купчая на землю. Задумал папашка землю у наших толстосумов да всякой титулованной сволочи отобрать да мужичкам и раздать. И синей бумажкой подкрепить. Все законно, и никто никогда не подкопается и не оспорит. И папашка станет истинным «хозяином земли Русской», о, как!

– Покойником он станет, – покачал головой Борис. – И ни ты, ни я его спасти не сможем. Не защитим. Против всего дворянства нам не выстоять… – Он закурил и хмыкнул. – Бл…, я тебя умнее считал.

– А я и есть умнее, – невесело усмехнулся Распутин. – Я все это папашке-то и обсказал, да только не верит он.

Он вздохнул и посмотрел на Анненкова. Тот пожал плечами и раздавил окурок в серебряной пепельнице:

– С царицей говорить не пробовал? Может, попробовать через нее воздействовать?

– Пробовал, – ответил Григорий Ефимович и качнул головой. – Не помогло. Маму-то напугать несложно, да только она, по слабости своей бабьей, донести ничего толком не может. Папашка ее обнял, погладил да и успокоил. Может, ты попробуешь?

– Я?! Нет уж. Если он тебя не слушает, меня – и подавно не станет…

Распутин согласно кивнул и задумался, уперев бородатый подбородок в кулаки.

– Ты мадерку-то пей, пей, – предложил он Борису. – Хорошо, собака, голову просветляет…

– Не люблю я ее. Сладкая и дымом пахнет.

– Так, может, коньячку приказать? Ты скажи, не чинись…

Анненков отказался и тоже задумался. Над столом повисла тягостная тишина…

– Жандарм родился, – усмехнулся Борис.

– Все слово боятся сказать? – понятливо хмыкнул Распутин. – Ага, ага…

– Слушай, а если это активизировать? – спросил Анненков внезапно. – Смотри, что выйдет: царь лезет на рожон против Антанты, масоны резко активизируют свои действия, и царя отрекают от престола.

– И что? – заинтересовался Распутин. – Дальше-то что?

– А вот что, – Борис хитро, очень по-ленински, прищурился. – Семья царя прячется у нас в дивизии, и хрен ее оттуда кто вынет. А в манифесте об отречении он пишет, что передает власть русскому народу, народу-победителю. Под этим соусом мы печатаем подложный манифест, где говорится, что не только власть – народу, но еще и земля – крестьянам, фабрики – рабочим, а мир – народам. Типа: «Мир без аннексий и контрибуций».

– Ну?!

– Гну! После этого никакое Временное правительство в России не удержится, если не станет проводить в жизнь декларированное в этом манифесте. И никакие масоны тут не помогут, а большевикам, которые только одни и смогут взять власть, ни император, ни его семья никаким образом мешать не станут. Наоборот: большевики с него пылинки сдувать станут. Пенсию от государства дадут, парочку дворцов оставят, а то, глядишь, и к себе затащат!

Тут Анненков расхохотался, живо представив себе престарелого Николая II со значком «50» [4] Достаточно редкий партийный знак отличия в КПСС – «50 лет в партии», однако не настолько редкий, чтобы его не опознавали прожившие в СССР хотя бы лет 15–20. на лацкане пиджака. Распутин, сумевший увидеть то же самое, сперва озадаченно насупился, но, считав из мыслей собеседника необходимую информацию, тоже захихикал.

– Может и пройти, – проговорил он, отсмеявшись. – Попробую папашку подпихнуть. А ты, давай-ка, тоже не сиди сиднем: вона цесаревна по тебе сохнет, так и ее подтолкни. Амурчиков там подпусти, а под этим соусом – скажи-ка, мол, дорогая, папеньке-венценосцу: не тяни, мол, с политикой и переговорами с Германией.

Услышав это, Борис, не сумев сдержать эмоций, изумленно вылупился:

– Гриша, друг дорогой, а ты часом не заболел? Какая еще, на хрен, цесаревна?!

Распутин лукаво улыбнулся:

– Куда ты там ее пристроишь: на хрен али еще куда – то твое дело. А цесаревна – да Ольга ж! Сохнет по тебе девка, истинный крест – сохнет. А ты и не видишь… Сухарь ты черствый!..