Геннадий Ерофеев - Касторка

– А я безмерно счастлив за тебя, – свинячьим способом отбрил Васильева Смершев. – После того как проинтервьюируешь Колобова, отправишься в подземелье к Лаврентьеву. Он тебе «откинет мозги на «дуршлаг»… Не кривись, не кривись! Знаю, технология не доведена до ума, но надо же кому-то и когда-то начинать! Сия дырчатая чаша тебя не минует – выцедишь её до дна.

– Человеческая личность есть невоспроизводимый и неповторимый феномен, – улыбнулся Ольгерт. – Особенно моя.

На арго Исполнителей «откинуть мозги на «дуршлаг» означало переписать с головного мозга некоторое количество скопившейся там информации. Полное сканирование человеческой личности никому ещё не под силу, но кое-что сохранить для истории можно. Всё это «духовное богатство» аккуратно складируется в специальном брэйн-архиве Медицинского Отдела. Как говорится, бережёного Бог бережет, а небережёного конвой стережет.

Краткая аудиенция завершилась. Не сговариваясь, Шеф и Ольгерт одновременно поднялись и по такому же негласному уговору подошли вплотную к начинавшемуся от уровня пола окну. Оба молча уставились в усеянное звёздами пространство. Тишину нарушало лишь сипловатое от бесчисленного количества выкуренных сигарет дыхание Смершева. Вселенная равнодушно взирала на двух пигмеев с их мелкотравчатыми делишками. Её холодный, отчуждённый взгляд ассоциировался со взглядом свысока – да так оно на самом деле и было.

– Послушай! – нарушив молчание, тихонько окликнул Ольгерта старикан. – Это дело может оказаться пустышкой. Но ежели, паче чаяния, ты почувствуешь настоящую игру, не лезь на рожон и не стесняйся приводить противников к полному финишу.

– Буду приводить противников к финишу превентивно, – пообещал Ольгерт. – А игра будет, чую своим собачьим нюхом. И будет она крупной.

– В этой великой игре мы одновременно игроки, карты и ставка, – с деланным пафосом и явно с чужих слов пропел Шеф, с наслаждением отслеживая реакцию подчинённого на изрекаемый плагиат. – Никто не продолжит её, если мы уйдём из-за стола!

Если это и не был нокаут, то уж точно нокдаун, тем более что очнулся Ольгерт только при счёте «девять» в скользящем вниз лифте.

На следующее утро «понтиак жар-птица» Васильева, вырвавшись из едва ли не герметически закупоривших улицы пробок, принялся совершать медленно сужающиеся круги вокруг института, выискивая место для парковки. Такового на ведомственной стоянке не оказалось, и недолго думая Ольгерт запарковал машину рядом с кафе «У Большого Взрыва», превращённого учёной братией в некое подобие недорогого, а точнее, дешёвого клуба по интересам.

Отсюда до НИИХЕРАД было минут восемь-десять неторопливой ходьбы. Собирался дождь, но Ольгерт с удовольствием прошёлся пешком, исподволь наблюдая за вечно спешащими штатскими «мешками». Народ до краёв заполнял неширокий тротуар. Взойдя на горбатый мостик через давно высохшую речушку. Ольгерт мимоходом осознал, как же много нас, двуногих заносчивых и агрессивных тварей, расплодилось на и без того задыхающейся от перенаселённости Хомо сапиенсами матушке Земле.

В подтверждение этого банального вывода Ольгерта основательно затолкали в толпе, а одна дородная матрона впопыхах заехала своим жёстким локтем под его бочковатые ребра с такой неожиданной силой, что парень рефлекторно едва не нанёс ей сокрушительный ответный удар в мясистую переносицу, осёдланную непроницаемыми даже для нейтрино тёмными очками, напрочь отгораживающими дамочку от поганой действительности. Ольгерту вдруг подумалось, что лучшего места для убийства исподтишка (его давняя институтская подружка писала: «из-под тишка»), чем вот этот мостик с его суматохой, сутолокой и толчеёй, невозможно вообразить.

НИИХЕРАД располагался в большом угловом доме неподалёку от печально знаменитой Плешки – неплохое прикрытие для наглухо закрытой научной конторы. Здание аж в целых четыре этажа. Грязно-жёлтого цвета стены. Никаких следов доски или хотя бы скромной таблички с названием. К входным дверям вёл короткий лестничный марш, снабжённый сплошными бетонными перилами. Наша Вселенная, которую якобы здесь изучают, вроде бы расширяется и непрерывно эволюционирует, а этот странный институт, похоже, намертво застрял в позапрошлом веке.

В сумрачном тихом вестибюле пространство напротив дверей занимали стойки, стенды и щиты с непонятными штатским «мешкам» диаграммами, графиками и таблицами.