Геннадий Ерофеев - Диггер «кротовых нор»

Если бы я был женщиной, у меня в этот момент опустилась бы матка. Но я был хоть и плохоньким, но мужичком, поэтому рука моя непроизвольно потянулась под мышку за родимым восемнадцатизарядным «спиттлером». Напрасное поползновение: я прибыл в тренировочный городок без оружия, без сотового телефона, даже без наручных часов. В моих карманах жил сейчас только ветер.

Мы смотрели друг на друга, и мне показалось, что уродец не изумился моему облику в той степени, в какой был шокирован его чудовищным обличьем я. Немую сцену освещал проникающий через люк ровный молочно-серый свет, придавая всему происходящему оттенок инфернальности.

Я догадывался, что каким-то чудесным образом совершил межпространственный переход, и был разбит и оглушён – как физически, так и морально. Поэтому не сразу среагировал на универсальный жест словно пришедшего из галлюцинаторно-наркотического бреда существа, пригласившего меня следовать за ним. Ох, как не хотелось мне покидать насиженное место и приближаться к уродцу! Интуиция подсказывала, что близкое общение с ним и ему подобными не сулит ничего хорошего. Химерическая внешность бестии намекала на то, что здесь со мной церемониться не будут.

Я поднялся и, сделав первый шаг к люку, ощутил, как сильно забиты мышцы ног – так чувствуешь себя на финише забега на 400 или 800 метров, когда в мышцах накапливается молочная кислота. Попутно я отметил, что мои обувь и одежда совершенно чисты, что выглядело немного странно, учитывая исходную точку, с которой я стартовал в «залатринный» мир.

Я переступил комингс люка и тут же отпрянул назад, непроизвольно вскрикнув. Мне так сильно захотелось вернуться на чистую и прохладную «шумовку – я был согласен сидеть на ней до конца дней своих, до тех пор, пока Господь не приберёт меня к себе.

Этих уродцев оказалось в открывшемся за люком широком коридоре много – едва ли не целый взвод. Я погрузился в плотную, хоть топор вешай, вонь – чудовищную смесь протухшей рыбы и запаха красильных ванн ткацкой фабрики. Эти крепко попахивающие ребята обступили меня полукольцом, не издавая ни звука.

Я, без всякого преувеличения, страдал, созерцая внешность существ и вынужденно обоняя исходивший от них мощный запах. И – странное дело – не мог избавиться от навязчивого ощущения, что плотно облеплен сортирными пиявками, которых всего несколько минут назад наблюдал на дощатом полу туалета. Облик двуногих и двуруких существ имел очень мало общего с экстерьером латринной «крыски», но я воспринимал их как головастиков из нужника. Вместо того чтобы протянуть им «руку дружбы», я неожиданно для самого себя вывалил на рифлёный металлический пол содержимое желудка – как кот из анекдота, который мог наблевать два собственных веса. Понимание причин своей неадекватной реакции не приглушило испытываемого в этот миг унижения и болезненного чувства неловкости.

Хлеба-соли в руках встречающих не наблюдалось, и наивно было полагать, что моё нестандартное приветствие-экспромт побудит кого-нибудь из этой публики сбегать за таковым, пусть даже и за вчерашним. Вместо предложения отведать хлеба-соли один из монстров влепил мне увесистую затрещину своей костлявой лапищей, и я, отшатнувшись, ощутил спиною металл: ведущий в сферу люк уже закрылся. Знает только Бог, чего мне стоило удержаться от того, чтобы начать косить этих тварей!

И хорошо, что удержался и не начал.

Спустя какую-то секунду я сам не знаю как оказался в наручниках и со стреноженными ногами. Пристёгнутые к «браслетам» и «манжетам» растяжки уродцы намотали себе на кулаки: такая прыть что-то да значила.

Приступ ксенофобии, вызванный плохо переносимой мною обидой, охватил меня. И даже не просто ксенофобии, а ксенофобии в квадрате, ибо пленившие меня были чужаками вдвойне: во-первых, чужаками как таковыми; во-вторых, чужаками из другой вселенной.

Я был один, врага я видел в каждом…

Первый контакт состоялся и, переступив через лужу собственной блевотины, которая была сейчас чем-то вроде акватории для утлого бумажного кораблика моей охромевающей судьбы, я, влекомый уродцами, с горящей от пощёчины щекой зашагал по коридору.

Почти уверенный в том, что пути назад не будет, тем не менее автоматически запоминал приметы и гадал-прикидывал, куда меня ведут. В академическую аудиторию? В мастерскую таксидермиста? В зоопарк? В анатомичку? В столовую? В научный центр? В тюрьму?

Чутьё подсказывало мне, что сооружение, внутри которого мы находимся, не эфирный, парящий в пространстве город, а опирающееся на твёрдую почву здание. Наше движение сопровождали характерные звуки – так царапают по асфальту когти больших птиц.