Эльвира Смелик: Зови меня Шинигами

Но это потому… потому что он всё не так понял, поменял знаки с минуса на плюс.

Нужно учиться не говорить коротко, а вообще молчать. Молчать в тряпочку, не задавать глупых вопросов. Чтобы не чувствовать себя потом полной дурой или ещё кем похлеще.

– Утром приду, – невозмутимо сообщил Ши и сиганул с подоконника вниз. Легко, без страха.

Подумаешь, второй этаж! Не третий же.

Приземлился твёрдо на обе ноги, даже не пошатнулся.

Зачем утруждать себя хождением по коридору, лестницам, вестибюлю, когда есть короткий путь? Раз – и на свободе.

Кира проводила Ши настороженным, полным сомнения взглядом. Сдёрнула с плеч рюкзак, поставила на единственный стул.

Если бы она ответила «да»? Вот интересно. Он бы остался и…

А-а-а-а-а! Что за мысли лезут в голову?

Укатился, и ладно. Тёмный колобок. Спать одной в номере в сто раз спокойнее. А от него у Киры по-прежнему мурашки по коже. Словно в самом напряжённом эпизоде фильма ужасов. Но надёжней спутника она навряд ли найдёт. Если нечисть предпочитает с ним не связываться, людей, когда он рядом, совершенно не стоит опасаться. В данной ситуации самое страшное – как раз он. Но и самое оптимальное.

Ши. Что за имечко? Никогда Кира не сможет воспринимать его серьёзно.

Когда всё началось, Кира могла сказать уверенно. Не назвать точно месяц, число и день недели, а соотнести с определённым событием. А если по датам, то в конце пятого класса, незадолго до того, как Кире исполнилось двенадцать.

С утра она себя чувствовала не очень хорошо, живот немного побаливал, и, в целом, какая-то вялость. Делать ничего не хотелось, особенно в школу тащиться. Но мама не прониклась несчастным Кириным видом, не поверила в недомогание. Объяснила обыкновенной ленью и чуть-чуть усталостью.

– Ну, Кирюш. Всего-то день осталось перетерпеть. Уже завтра выходной.

Тогда ещё Кира училась в гимназии, располагавшейся от дома на довольно приличном расстоянии. Двадцать пять минут не слишком быстрой ходьбы или три остановки на автобусе.

Обычно Кира ходила пешком, а тут свернула к остановке. Но на автобус она так и не села. Из-за человека, который прошёл мимо неё.

Высокий такой широкоплечий мужчина, средних лет. Кира не могла точно сказать, сколько ему. Потому что для неё тогда возраст старше восемнадцати казался действительно неопределённым, средним, между юностью и старостью.

Сначала Кира выдвинулась поближе к краю дороги, чтобы заглянуть поглубже в перспективу: не мелькает ли там нужный автобус? Потом отступила назад к стеклянному павильону остановки. Так спиной вперёд и отступила и едва не налетела на проходящего мимо человека.

Тот в последний момент сумел ловко обогнуть Киру. Она вскинула голову под влиянием извечного девчачьего любопытства: кого это она чуть не задавила? И чтобы извиниться, конечно. Человек тоже бросил на Киру мимолётный взгляд, и она торопливо отступила ещё на шаг, мгновенно забыв про вежливость. Потому что… потому что это был не совсем человек.

Сквозь привычные людские черты проступили совсем другие. Будто два изображения наложились друг на друга. Два слоя на одной фотографии. Верхний – самый обычный, а под ним таилось что-то загадочное, непонятное, страшное. Серая морщинистая кожа, приплюснутый, словно раздавленный нос, сильно выступающие надбровные дуги, глубоко под которыми прятались горящие синим глаза.

Кира ошарашенно смотрела вслед прохожему. Покрытый густыми тёмными волосами затылок на самом деле был абсолютно лысым, неестественно широким и тоже морщинистым и серым.

Любая нормальная девчонка на месте Киры помотала бы головой, протёрла глаза, чтобы избавиться от неприятного наваждения, списала бы галлюцинацию на плохое самочувствие или фильм ужасов, просмотренный перед сном, отмахнулась бы: «Вот ведь померещится!» – и продолжала бы спокойно жить дальше. Но Кира нормальной не была. Правда, тогда она ещё об этом не знала.

Кира, как заворожённая, двинулась вслед за странным прохожим.

Зачем? Знать бы самой. А с «почему» всё просто.

С головой у неё не в порядке. И с остальным тоже. Сейчас это как никогда понятно.

Прохожий шёл неторопливо, но уверенно, по аллейке, засаженной тремя рядами дубов, к парку. И Кира тащилась следом, на приличном расстоянии. И боясь, и изумляясь, и не в силах остановиться. И даже намекающе давящий на плечо ремень школьной сумки, взявший на себя роль угрызений совести, не образумил её. Словно там, на остановке, во время случайного столкновения Кира зацепилась за конец невидимой верёвки, которую прохожий нёс в руках, и теперь, хочешь не хочешь, послушно волоклась за ним, как собачка на поводке.