Вадим Денисов - Гоблин

К объекту подходил осторожно, с паузами, должным прослушиванием и непрерывным наблюдением. Чисто. Вот и птички сидят на крыше ходовой рубки, расположенной на юте, смотрят на меня со спокойным интересом. Без тревоги сидят, любопытствуют. В этом месте коса расширяется просторной круглой поляной. Лес по ту сторону протоки стал ближе, и в сплошной зелени сделалось возможным разглядеть отдельные кроны, стволы и коричневые жилы ветвей.

Корпус просел в корме и на правую сторону, в этом месте вполне можно забраться на палубу. Но пока это не требуется. Сухогруз неплохо укрыт растительностью от возможного наблюдения с воздуха. Еще несколько шагов — и яркое небо решетчато загородили кроны деревьев. Осыпавшаяся краска надписи на борту еще сохраняла название судно — «Бильбао».

— Надо же. А по виду «Волжанин» или «Енисеец».

Инстинкт сталкера взывал к единственно верному действию, буквально толкал меня в спину: «Вперед, Сомов, в закрома! Немедленно отправляйся на осмотр трюмных помещений, ты представляешь, сколько там может быть всякого ништяка?!»

— Стоять. Куда собрался? — скомандовал я сам себе, чувствуя, что опасно загораюсь в поисковой лихорадке.

Вот черт! Платформа наверняка знает, кто я такой, чем занимаюсь и что должен делать. Она, стерва, сейчас играет со мной, как кот с мышкой. И даже если кот сытый или занят важным делом обследования с подоконника уличной обстановки, мышке нельзя успокаиваться, и к себе в норку с добычей она за просто так, по кратчайшему пути ходить не должна.

В дикой среде Платформы-5, да еще и в отрыве, выживает человек с правильным инстинктом истребителя, охотника или сталкера, свято соблюдающего неписаные законы ремесла. Он инстинктивно делает свое главное дело и не тратит времени и сил на дела вторичные. Только так.

— Не дождешься, родная, — добавил я зло, обращаясь к Платформе. — Не то время и не то задание для игр. Некогда мне.

Рядом неприятно зашуршала змея, торопливо убирающаяся восвояси. С трудом взяв себя в руки, я нехотя пошел дальше, медленно обогнул судно с кормы и тут же остановился, как громом пораженный, что твой Робинзон при виде следа ноги на песке. Тишина навалилась такая, словно на меня упало гигантское пуховое одеяло, аж в ушах зазвенело.

Вот уж не ожидал…

За судном обнаружилось кирпичное строение в два этажа. Классика поселковой казенной архитектуры — администрация или отделение милиции, маленькое и как-то по-государственному негостеприимное с виду.

— Ни фига себе сюрпризы! — тихо молвил я в искреннем удивлении, плавно снимая с плеча пулемет и сразу переводя его в боевое положение.

Миновав очередные бочки, разбросанные возле судна в беспорядке, я медленно пошел вперед, не сводя глаз со здания. Это был старый полуразвалившийся дом с давно облупившейся штукатуркой цвета терракота, выбитыми рамами окон и небольшим пристроенным крыльцом, над которым сохранилась какая-то вывеска с выцветшими буквами.

Слева от дома стояла кирпичная же изгородь полуметровой высоты. Странно, но справа такой не было. За условной ментовкой в разросшейся зелени виднелись две низкие крыши еще каких-то домиков этого неожиданного поселения. Не заброшенного, а еще не освоенного людьми, вот такие парадоксы подкидывает нам Платформа-5. Прислушался еще раз, даже принюхался. Здесь никого нет, я это чувствовал наверняка. Нежилое место.

— Туда тоже лучше не ходить.

Огляделся. Этот в высшей мере соблазнительный объект придется оставить в покое и двигаться дальше, время идет.

Или что? Что делать-то? Хороший схрон, можем ночь тут и переждать. Опять поднял руку с наручными часами. Шикарная вещь, подарок Сотникова, точный швейцарский механизм часов идеально отсчитывает время моей жизни, ни секунды погрешности. В тени корабля было темно, и циферблат слабо светился. Пятнадцать ноль семь.

Тут мне послышался какой-то шум, я обернулся и увидел, как из ближайшего к дороге леса, за которым громоздились серо-белые вершины далеких гор, появились какие-то небольшие антилопы, остановились и стали настороженно прислушиваться. Дальнейшие события начали развиваться быстро. За спиной еще раз треснула ветка, со стороны форштевня вдруг раздалось чье-то противное тонкое заунывное подвывание, в котором слышались нотки плача ребенка и к которому тут же подключился жутковатый крик-смех неведомой птицы или зверя. Затем ветка треснула еще раз, и раздался дробный топот.