Андрей Громов - Того хочет Бог

- Странно это, взрослые вроде все мужики, да и девок совсем среди баб не видел, чего вас по разным домам то распихали?

- А потому что, детей тут иметь нельзя. Точнее можно, но не нужно. Каким-то там очередным эдиктом Папа наш постановил, что Бог не желает, чтобы дети тут были. Потому то их души и отлетают к нему, как только повзрослеют малех. А родителям с того лишние траты да заботы, и потому всех младенцев крестят, и топят. Вот так вот. И потому же не допускают в таких вот общинах нас жить вместе с женами. Но трахаться можно, главное вынуть успеть. Все мы тут как Онан, но церковь не осуждает.

Новость о том, что тут топят детей, потрясла Ника, и оставшийся вечер он просидел молча.

Утро было хмурым, что полностью отражало состояние Ника. Пивное похмелье и тяжелые мысли удивительно хорошо дополняли друг друга, создавая неповторимое ощущение разбитости. Люди собрались вокруг запертых дверей часовни и ждали утренней службы. Все выглядели угрюмо, будто разделяя состояние Ника, несколько женщин имели заплаканные лица с припухшими красными глазами. Даже свиньи были вялыми и притихшими. Дверь открылась, и Отец Иоанн впустил всех. Службу вел Брат Иероним, а Ника Отец-Настоятель отвел в комнатку за алтарем, которую с вечера переоборудовали в исповедальню, поставив решетчатую перегородку и два стула. Николас сел рядом со священником, и он произнес:

- Господь да прибудет в сердце твоем, чтобы искренне исповедовать грехи свои от последней исповеди.

- Моя последняя исповедь была пять месяцев назад, когда мы выступали в поход. С тех пор мои грехи таковы - Ник вспомнил все то, о чем размышлял вчера перед сном, перечисляя свои прегрешения за последние месяцы - Я убивал многократно, пять раз защищая свою жизнь и трижды в спину. Я клеветал на ближнего, ради своей славы. Я предавался чревоугодию и праздности, много раз. Я предавался гордыне и зависти. Я... - Ник на мгновение замолчал, и покраснев сказал - Я прелюбодействовал один раз с женщиной и многократно наедине с собой. Я испытывал гнев к другим людям, в том числе вчера к Полю, и к Вам, когда вы высказывались против Каина. Я сомневался в Господе, и верил гадалке, которая шла с нашей армией, до того, как ее убили. Я забывал молится и поминал имя Господа в суе. Я не молился за других и не помогал больным и нищим. Я винил Господа и других людей в своих проблемах. Я не соблюдал пост...

Ник перечислял все свои грехи еще около трех минут, под доносящиеся из главного помещения звуки службы. Когда он закончил в исповедальне повисло тяжелое молчание. Голос Отца-Настоятеля разбил его как удар молотка кувшин с водой:

- Отныне и впредь старайся, что бы жизнь твоя свидетельствовала о Боге для других. Еженощно испытывай свою совесть и ежеутренне говори мне о результате. Епитимьей же тебе будет выплата тридцати семян скверны церкви. Семя скверны - это то, что передал тебе Каин, их можно достать из мертвой нечисти.

- Господи Иисусе, помилуй меня, грешного.

- Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением сына своего примеривший мир с собою, ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. Я отпускаю тебе грехи твои именем Отца и Сына и Святого Духа. - он перекрестил Ника, и Ник перекрестился вслед за ним.

- Господь простил тебя, иди с миром.

Они встали и вышли из комнатки. Служба еще продолжалась и Николас отстоял ее вместе со всеми, после чего в центр зала вынесли небольшую купель с водой.

- Хочешь ли ты, Николас, принять крещение?

- Да.

Священник вновь осенил Николаса крестным знамением и начал читать молитвы экзорцизма. Потом он освятил воду и трижды окунул голову Ника в купель под литанию, читаемую остальными прихожанами.

- Крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Сим нарекают тебя Иовом и пусть ты с достоинством вынесешь испытания Царя Царей, и не возропщешь, и награжден будешь за это.

Двое монахов внесли чистую льняную рубаху, и надели ее на парня. Отец Иоанн помазал его миром, дал кусочек хлеба и несколько глотков церковного вина. Остальные встали в очередь к причастию и Ник наконец ощутил, что теперь он тут свой.

Интерлюдия Первая.

Город шумел. Толпы людей, населявших его, бурлили на улицах и до окон доносилось вавилонское разноголосье. В этих стенах было столько народа, сколько они только могли вместить. Дома высились в три, а местами даже в четыре этажа. Свежий раствор, скрепляющий камни, еще не успел побуреть с тех пор, как к наращиванию высоты зданий были привлечены лучшие зодчие из тех, что только можно найти на земле подконтрольной Церкви. Тут нашли защиту тридцать тысяч верных ее слуг и мирян. Лишь дважды за его столетнюю историю, до Истинного Иерусалима добирались отродья Бездны, и оба раза он выстоял. Понеся огромные потери, центр христианского мира отстоял свое право на существование и до сих пор об этом напоминали уродливые горгульи, усеивающие черными силуэтами сверкающую пустыню вокруг Божьего Града. Самые уродливые из них были обработаны особым образом, и установлены вдоль дороги, ведущей в Папскую Резиденцию. Завершали эту композицию два почерневших солдата. Первый стоял на коленях облокотившись на древко альшписа, правая его рука сжимала четки, а непокрытая голова склонилась. Второго же назвать человеком можно было, лишь глядя на его бригантину с едва различимым папским гербом. Встав на левое колено, правым он прижимал к земле тело огромной твари, из глаза которой торчала рукоять мизерикорда. В прорехах брони можно было увидеть оголившиеся ребра. Одна из рук, которые упирались в землю по сторонам от головы беса, была сломана и зияла торчащим наружу осколком черной кости. Лицо, хорошо видимое для всех, кто смотрел бы на мужчину снизу, выражало умиротворение, ясно различимое даже через все произошедшие с ним по воле Божьей изменения. У скульпторов ушло много времени что бы установить их на постаменты, но производимое впечатление того стоило. Они напоминали каждому о величии и силе людей. Что, жертвуя собой, они способны на подвиги во славу Господа и ради жизни других.