Виталий Сертаков - Заначка Пандоры

В девять утра следующего дня пришли первые сигналы об уличных беспорядках в Европе. Показали какую-то девчонку из Исландии. Я эту рыжую вспомнил, вчера она была здесь, в круге. Девочка вернулась домой, пришла к океану и собрала у берега косяки промысловых рыб со всего региона ловли. Траулеры остались без дела. Давно я так не смеялся… наверное, это был немножко нервный смех. Я вообще почти не улыбаюсь последние сутки, а тут как будто прорвало.

Потом пришла Инна, спросила, как дела у Лиса. Она хотела посидеть немножко с раненым, но Боб очень ловко ее отговорил. Он сказал, что Герман спит. Герман не спал, и мы оба это прекрасно знали. Я подумал, что у Роберта, наверное, тоже есть к Лису серьезные претензии. Я счел, что парень ревнует, хотя ревновать было глупо. Слово «ревность», как и множество других слов, следовало бы забыть. Очень скоро возникнут новые слова, которые отразят новые понятия. Еще раза два я схожу с Инной на поляну, и слова придут ко мне. Я ни в чем больше не был уверен, но в этом был уверен железно.

Я зря считал Боба ревнивцем. Я плохо о нем думал, а парень умнел на глазах. Он улыбнулся моим упрекам и ответил, что вовсе не переживал из-за Лиса. Бобу, как и мне, давно было наплевать не только на Германа, но и на многих других. На всех, кто неспособен оценить перемены.

Инна поманила Роберта в круг. Пришла его очередь набираться сил. Хоть он немножко бестолковее меня, придется его терпеть. После Кона, если никто не помешает, на полянку пойду я. Нам предстоят большие дела.

Кто-то ведь должен внести порядок в этот мир.

Мне страшно.

Не так давно я был уверен, что не доживу до завтра. Парни сделали всё, что могли, чтобы меня вытащить, но я не обманывался. Тела ниже груди я не чувствовал, и было очень больно дышать. И я снова начал кашлять кровью. Я старался, чтобы они не заметили, и сплевывал в сторону. Потому что, если бы Инка узнала, что мне опять хуже, она прервала бы свою медитацию, вызвала врачей и отправила меня в больницу.

В больницу мне нельзя. Похоже, никто, кроме меня, не догадался, что Инка затевает. Ей оказалось мало достигнутого, если то, что произошло, можно назвать достижением. Я, например, не вполне уверен, что несколько сотен насильно выдернутых в джунгли ушли отсюда осчастливленными. Я вообще не верю, что счастье следует раздавать подобным образом. А если счастье навязывают, не превращается ли оно во что-то другое?

Меня-то идти сюда никто не заставлял, посему грех жаловаться. А теперь все трое, и Инка, и ребята, становятся другими, совсем другими, но ничего не замечают. Поэтому я делаю вид, что мне лучше. Когда Инна приходила навестить Женю и Боба, или поочередно забирала их с собой, я улыбался. Пускай думают, что я ничего не понимаю.

Я слышал телевизор и слышал всё, о чем говорили Женя и Боб. Нет нужды переглядываться и что-то обсуждать. Почему-то на каждую приятную новость сразу же приходит какая-нибудь гадость. Маятник колеблется и никак не может остановиться. Впечатление такое, будто дети дорвались до незнакомого пульта управления и жмут на все кнопки подряд. То я слышу из телевизора такое, что хочется плясать от радости, то ужас охватывает. И дело не в том, что нарастает вал преступлений. У меня такое ощущение, что криминальные сводки идут в той же тональности, что и новости балета. За последние сутки у людей изменилось отношение к новостям.

Раз десять Боб с Женей поссорились и помирились снова. Инна сказала — ждать ее до рассвета, это последний срок. Наверное, она надеется всё-таки вернуться к нам, потому что пришли лошади. Просто пришли четыре лошади. Инка их откуда-то позвала, и Бобу добавилось лишней заботы кормить и поить их. Домашние, красивые, но седла только на двух. Скорее всего, бросили их на ферме без присмотра, сейчас людям не до скотинки. Инна сказала, что верхом нам будет удобнее и быстрее добраться до аэродрома напрямик, через плоскогорье. Я не был убежден, что смогу выдержать скачку. Кроме того, я сомневался, что меня вообще возьмут с собой. Но это уже неважно. Важно было задержать их тут подольше.

Лошади тихие, жуют траву и подружились с Бобом, хотя он единственный из нас, кто не умеет ездить верхом. Ковальский потрогал щетину на подбородке и сказал, что в таком виде, вчетвером на лошадях, мы будем вызывать у крестьян вполне определенные ассоциации. Мне даже смеяться больно… Рост бороды Юджин у себя остановил, но от прежнего, того что выросло за три дня, без бритвы не избавиться.