Алексей Лавров - Обречённые жить (СИ)

— Эй, парнокопытный, — подал Захар звонкий голосок, — спорим, я тебя одним плевком убью?

— Спорим, — согласился Мул, — а не убьёшь — не выйдешь из кубрика, пока не сдохнешь.

Мой пацан бесстрашно приблизился к верзиле — ему интересней намного больше, чем страшно. Мул разглядывал нас с профессиональной брезгливостью энтомолога. Хорошо, что смотрел сверху вниз, но уж слишком у него расставлены глаза.

— Мул, и ты позволишь Дристуну плюнуть себе в рожу? — весело удивился Чарли Ёршик. Мул чуть повернулся — то, что надо. Наш язык — это довольно-таки сильная мышца, а дуть в железку глупо, разве что грамотно создать разницу давлений. В физике окружающие не разбирались, оттого и не поняли, почему Мул с утробным воем облапил рожу, а из-под его пальцев хлынула кровь. Он упал на колени, завывая.

— А ты мне не поверил, одноглазый! — Захар принялся куражиться — с размаху пнул его в нос, тот опрокинулся на спину.

Заботливо нагнулся над Колином, будто разглядывая рану, резко выдернул кривой гвоздь и спрятал за щеку.

— Ползи в кубрик, чмо, и больше не попадайся мне на глаза, — вынес он вердикт поверженному гиганту. Тот не стал заставлять себя уговаривать, хлеща из пробитой глазницы кровью, на карачках поспешил к новому месту службы.

— Теперь до конца вахты дежурства по кубрику отменяются! — с вызовом глядя Коняге в глаза, заявил Ёршик. — Билли, ваш дружок запакостил палубу, как думаешь, кто должен прибраться?

С Мулом у Коняги было несомненное превосходство в силах перед всей Ершовской шайкой. Даже его покорные, забитые «любимчики» по мановению вожака бросились бы в драку. Но Мул сам стал любимчиком, да и с Дристуном нужно было держать ухо востро, коль его акулы не едят и он вон как ловко плюётся. Коняга властно указал пока ещё своим холуям на пятна крови. Трое бросились скоблить осмоление палубы, а двое молча подошли к Ершу, одними взглядами задав такой важный для них вопрос. Тот пожал плечами — попытайтесь быть людьми.

— Спасибо, — вдруг кто-то сказал в спину Захару. Он не понял, сказали-то по-русски, но я как-то сам перехватил управление…

Неудобно мне так узурпировать общий организм, но Зак, кажется, не в претензии — для него просто продолжается чудесная сказка. С палубы на нас таращился русоволосый паренёк той же, что у моего, комплекции, немного выше и невозможно курносый, что совместно с конапушками и пятнышками грязи делало его мордашку мультяшнолисёночьей. «Спасибо» он сказал просто от избытка чувств, находясь в лёгкой прострации.

— Пожалуйста, — отвечаю, протягивая руку, он, ухватившись за ладонь, встал с палубы. Говорит, — Грегори Сбитый, Плюшевый.

— Вот зараза, — мысленно высказался Заки, — он же приятель холуя Коняги, Прилизанного.

Приятель Сбитого уже верещал под линьками, думаю в ответ, — да ладно, подружитесь ещё.

А сам с теплотой вспоминаю Плюша, только я в обеих командах знаю, что его звать Игорьком, — работали вместе на кранах, он, кстати, так и остался бы. А матросы нас будто не видят — уважают мужики удачу и дружбу.

— А я Неждан, — признаюсь, слегка стесняясь.

— Лёха! — обрадовался Плюш.

— Тише, Плюш. Ты своим полностью рулишь?

— Не — переоценил я его силёнки, вот и грохнулся, а так даже подружились.

— Тогда нам пламенный привет от Руды с Лютом и боевой приказ искать и спасать своих.

— Тогда радуйся, под линьками маму по-русски кто-то звал, а Ёршик его отчётливо понимал. Подойдём к нему?

— А пойдём, — соглашаюсь с приятелем.

Подошли к Ершу, типа поговорить, он остановил нас взглядом бледноголубых глаз в двух шагах от себя и прищурился на рожицу Захара, — сперва выплюнь гвоздь, чтоб не шепелявил.

Я сплюнул железку в ладонь и спрятал пока в кармашек. Говорю ему по-русски, — хай, братуха.

Он без стеснений присел на палубу, поджав ноги. Вот уж в ком я, даже будучи простым каторжанином, сразу заподозрил бы нечистого. С виду пацан с лукавым прищуром бесшабашных весёлых глаз, но и с недетской грустью. Движения ребячески разболтаны, но экономны, точны, как у военного. А мы стояли перед ним разве что не «смирно». Приветы и пожелания выслушал бесстрастно, сразу видно, что смерть ему не в диковинку. Помолчав, снизошёл. — Черныш, на том свете главарь псов. С Рудой я обязательно переговорю, он тоже был лидером клана. А остальных не жалко. Вот вы спаслись и нашлись сами, заняли в этом обществе своё место. Но если кто-то из вселенцев ради спасения сам пойдёт в кубрик… честные местные ребята нам с Чарли больше по душе. Он, вообще-то, Гарри Весельчак, в Ерша Чарли его пацаны переделали, — он неожиданно широко улыбнулся, — а под линьками выл Пройдоха Пит, ваш Сыч. Для него Чарли сделал единственное исключение — Пит сдуру считает себя цыганом, удавят же ни за что.