Следующим Хромой подписал. Улыбается Хромой, говорит:
– Здоровый у нас тут народ. Все понимают, что правильно и что неправильно… Вот только мне мало, ребята. Он тут людей наших косил направо и налево, а мы всего-навсего вздернем его… Несправедливо. Нет, я спрашиваю вас всех, есть тут справедливость? Мое мнение: как подпишем, надо бы посовещаться, – может, помучить его маленько? Чтоб легко и просто не ушел… Как думаете?
– Обсудим, – ответил ему Малютка, – а сейчас не задерживай бумагу, дальше двигай.
И пришла бумага ко мне…
А очень холодно, ужасно холодно. Кончики пальцев моих совсем-совсем замерзли. Почему это они все на меня накинулись? Зачем это я им понадобился? Надо бы им было найти большого человека и его спросить. А я – маленький человечек, как зеленая лягушечка под коряжкой…
«Цени, парень, ото всей роты один ты живой остался…»
Я хотел подписать, но сильно неудобно мне стало. Вот, Огородник – хороший человек, а ему не нравится прибить разбойника. А Вольф – плохой человек, очень злой. И Тюря злой, я знаю же. А Бритый еще хуже, он кусачий, как собаки были, когда еще были собаки. Ну, когда еще не съели всех собак. Вот. А Хромой – тот вообще расписной паразит. Шляпу я не знаю, а Малютку не поймешь, он хитрый. И всем им нравится разбойника прибить. Вот оно как. Один хороший против, три плохих за, и еще один за, которого не поймешь, и еще один за, которого я не знаю…
Ой-ой!
Чего сделать?
«Цени, парень, ото всей роты один ты живой остался…»
Побьют меня, если я не буду подписывать. Или совсем забьют, все мне попереломают. Вот.
А я сражался. Не хочу их больше пугаться. Если надо, я с ними тоже сражаться стану.
Чего мне хочется? Я чего хочу? Не Огородник чего хочет, и не Малютка чего хочет, и не Бритый чего хочет, и не все чего хотят, а я чего хочу? Ну… как… вот… я… я знаю, чего я не хочу, чего мне не нравится. Мне не нравится грубость и злобность. Я хочу тихости, и чтобы все были добрые. И никто бы никого не обижал. Ханна один раз сказала: «Экий ты кроткий!» Это не как крот, это такой милый, хороший, незлобный кто-нибудь. Не как собака. Какое хорошее слово! Кроткий… Вот, кроткий бы ни за что никого не убил… Один я ото всей роты остался. А вчера… вчера сколько народу поубивали? А еще раньше сколько народу померло разными способами, когда Мятеж был, и еще после Мятежа? Нет же, пусть еще одного не убьют, пусть еще один поживет…
И я сказал:
– Надо быть добрыми людьми…
А ничего подписывать не стал. Отдал листок Боунзу.
«Цени, парень…»
Они все вокруг молчат, они все на меня смотрят. И я тогда еще сказал:
– Надо быть кроткими людьми…
Тогда Бритый Эд как захрипит на меня:
– Убью тебя… Потом найду и убью тебя, засранец… Не прощу. Запомни, муха навозная, никогда тебе не прощу…
И Бритая Кейт туда же:
– Одно дело тебе доверили серьезное, придурок, и то сделать не смог. Ты думаешь, чего ради тебя в олдермены…
– Цыц, Кейт! – это Малютка.
И Эд хрипит:
– Убью тебя…
– Я не придурок.
А чего она еще про олдеремнов-то? Я не понял. Ну да, олдермен я. Вот и не хочу подписывать. Да. Ну. Хотя очень мне страшно. Но я олдермен, и я не должен же бояться совсем ничего…
– Ладно-ладно! – говорит старик Боунз, – уже бумага у меня. Чего привязались к убогому?
– Я не убогий.
– Да, Капрал, да старина. Прости, это я глупость сказал.
Малютка ему тогда:
– Не трепи, Боунз. Люди мерзнут.
А Боунз вздохнул так тяжко два раза и говорит:
– Я вроде бы очень старый, чего мне жизнью дорожить? Мне бы пора жизнь и в грош не ставить, хоть свою, хоть чужую. Пожил, одной ногой на том свете стою. Когда при мне перечисляют тех, кто недавно откинулся, я боюсь услышать свое имя…
Женщина хихикнула. И Алекс тоже хихикнул. И Шляпа.
– …А мне все равно жалко. Я еще помню те времена, когда тут кое-кто верил в Бога, когда тут помнили слова «не убий»… Да.
– Да не трепи ты, Боунз!
– Да, Фил. Я недолго. Я только хочу сказать, что жить мы вроде начали чуть получше. И на людей опять становимся похожими. Одного нам не хватает. Не хватает нам милосердия. Все есть. Понемножку, а есть. Только милосердия у нас нет ни крупинки. Капрал хоть и… а правду сказал. Я не буду подписывать.
Тут Бритый Эд с места своего взвился-взвился, подскочил к Боунзу и по уху ему – р-раз тресь! два тресь! А Вольф кричит Бритому: «Освободи-ка место, я ему тоже фасад попортить желаю…» Тогда Боунз им говорит:
– Дряхлого деда ударить не страшно. Вчера-то вы оба от людаков бегали…
Читать дальше