Андрей Стригин - Химеры [полный вариант]

— Где-то так, — невесело улыбнулся я.

— Винтовку бы, с разрывными пулями, — не слушает нас Анатолий Борисович, сейчас в нём живёт охотник и его мало интересует, где мы сейчас находимся.

В молчании спускаемся к морю, почти полностью стемнело, кое-где горят костры, доносится запах жареных мидий, слышится приглушенный женский плач.

Ко мне мигом подбегает Лада, Ярик уцепился за мой пояс, подходит моя мать, затем все остальные.

— Мужика одного акула сожрала. Полез в воду, хотел устриц надрать, а там сразу большие глубины, — Семён горестно вздохнул, — всё произошло очень быстро, она его пополам перекусила, затем и другие акулы подоспели… ужас какой. Надо наверх выбираться, вот, люди подходили, тропу ищут, но мы, пока не сказали где она.

— И правильно сделали, там ловить нечего, — тоска сжимает мне сердце и мучает неопределённость, зажаты, словно между жерновами, пока выхода не вижу, а ещё ветер задул резкими порывами. — Надо на склонах подыскать убежище, на берегу оставаться опасно, любой хороший шторм здесь так всё перемешает.

— А если выбраться наверх? — гнёт свою линию Семён.

Я посмотрел в его серые глаза, отрицательно качнул головой: — Там звери, их много и все не наши.

— В смысле?

— Это первобытные животные, или съедят, или растопчут. Каким-то непостижимым образом мы попали в доисторический мир, как это не глупо звучит — это далёкое прошлое. Мы наверху видели стадо степных мамонтов, современные слоны у них под брюхом пройдут.

— Здорово! — радостно восклицает Светочка и хлопает в ладоши, маленький Коля угрюмо глянул на восторженную девочку и тоже неуверенно улыбнулся — им всё игра, а ведь на самом деле — ужас.

— Боже, куда мы попали?! — Семён обхватывает голову и стонет.

— Хватит ныть, — безжалостно пихает его Аскольд, Семён мгновенно замолкает, его квадратная челюсть безвольно опущена вниз, в глазах паника. Но он совладал с собой, виновато посмотрел на окружающих людей: — Простите, как-то всё наплыло, как представил, что нам здесь жить…

Тяжёлая тишина возникает вокруг, смотрю на людей, слёзы наворачиваются на глаза, действительно, куда мы попали, как жить? Но никто не ропщет, даже эмоциональная Надюха не закатывает глаза и не ломает пальцы, но быть может, разум ещё не осознал всю пропасть нашего положения. В любом случае, лишние истерики не нужны.

Внезапно доносится голос: — Вот она, я нашёл тропу!

— Блин, кто это? — я оборачиваюсь назад, долговязый мужчина зовёт своих товарищей, призывно взмахивая рукой.

— Эй, — кричу я, — туда нельзя!

— А здесь можно? — он так злобно выкрикивает, что мне даже стало не по себе.

— Тебе сказали, наверх нельзя, там звери, — напористо произносит Аскольд.

— Да пошли вы все… придурки! — неожиданно взрывается мужчина и демонстративно вытаскивает из-за пояса туристический топорик. К нему подходят несколько человек: трое молодых мужчин, две женщины и три ребёнка.

— А вот уж нет, — взрываюсь я, — сами можете валить куда угодно, а детей оставьте!

— Здесь смерть! — долговязый мужчина угрожающе взмахнул топориком, а кто-то из его товарищей выхватили ножи.

— Идиоты, — попятился я.

— Сейчас я с ними разберусь, — решительно шагнул вперёд Аскольд.

— Папа, родненький, стой, они тебя убьют! — вцепилась в него Светочка.

— Спорный вопрос, — угрюмо проговорил Аскольд.

— Не лезь! — хватает его за руку Яна.

— Она правильно говорит, — прогудел Игнат, с неприязнью глядя на незнакомцев.

— Там дети, — я присоединяюсь к Аскольду, как назло у нас нет даже ножа.

Долговязый подтолкнул детей к тропе, я не выдерживаю, кидаюсь к ним, свист лезвия и плечо мгновенно немеет и что-то липкое и тёплое полилось по телу — кровь, я отшатываюсь, злобно скалю зубы и, наверное, рычу, меня отдёргивает Аскольд: — У них крыша поехала, Никита оставь их в покое.

— Но там дети!

— Может, хватит у них мозгов не идти в лес.

— Какой лес, — взрывается долговязый и вновь взмахивает топориком.

— Там первобытные звери! — кричу я.

— Дебилы, какие звери? Там машины, надо срочно уезжать, на пляже творится что-то запредельное! — слышу в ответ.

— Никита, у тебя кровь! — взвизгивает Лада. — Сволочь! — с яростью кричит она.

— Сам нарвался, — сплёвывает долговязый и спешит за своими товарищами.

Семён ловко зашивает мне рану, стягивает бинтом: — Вскользь задел, повезло, — добродушно говорит он. — Надо же, попал прямо под старым шрамом. Интересный силуэт получается, корону напоминает.