Борис Миловзоров - Точка бифуркации

В тот же миг тьма дернулась, колыхнулась всей своей бесконечной протяженностью, обдала дикой яростью и лютой ненавистью. Ее багряный оттенок ничего не освещал, он просто был рядом, большой и обжигающе жаркий. Он лился сквозь него, разгораясь черным злобным пламенем, лизал его беспомощное тело, но почему-то не причинял ему никакого вреда.

— Не смей поминать имя врага в мире моем!, — заревело внутри него, пробежав болезненной дрожью. — Здесь его не помнят!

— Кто это?!, — вскричал радостно Он. — Кто здесь, откликнитесь! Ради Бога, помогите, я…

— О-О!!!, — взорвалась оглушительным воплем тьма и отозвалась бесчисленным эхом, перерастающим в звериный рык. — Налагаю на уста и мысли твои запрет на упоминание имени бывшего хозяина твоего! А за твое бесчинство я сам буду пить твою душу, медленно и мучительно, вечно!

— Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите? Ради Бога, помогите мне, я не понимаю, что…

Конец фразы потонул в жутком реве, до краев наполненным яростью бессильной злобы:

— Ты помнишь!? Значит, ты не мой! А если ты не мой, то покинь мой мир!!!

И все погасло.

Наверное, Он умер.

Или уже был мертвым.

Свет вернулся. Вернулся и охватил его теплыми ласковыми объятьями, проник внутрь, наполнил радостью каждый уголок измученной души. Ему стало все равно, знает Он себя или нет, главное, Он здесь, там, где конец и начало, там, где хочется быть вечно. Он чувствовал, как сознание растворяется в блаженной истоме, как оно растекается каплей за каплей, но его это не беспокоило.

«Я вернулся!», — подумал Он вдруг и на душе стало еще чудеснее. Свет наполнял его, пронизывал, и Он сам становился этим светом, и как часть этого света, тоже источал блаженство и негу, и не было вокруг ничего, кроме бесконечного свечения, ничего, кроме него самого.

Но вдруг все остановилось, вернее Он об этом подумал, вокруг ничего не менялось, но внутри него возникло ощущение, что Он стал проваливаться в некую воронку. Она безжалостно и тщательно выбирала рассеянные частицы его души и кидала их во вне, вон из этого волшебного мира. Всеми мыслями, оставшейся волей Он сопротивлялся, цепляясь за чудесный свет, который все равно уходил из него, не успев ничего поведать и рассказать. Он подумал вдруг, что свету тоже не хотелось расставаться с ним, ему даже показалось, что свет сказал ему: «Не расстраивайся, мы еще увидимся». Он окончательно влился в незримо малую точку, словно провалился в нее, и в то же мгновение вокруг него необъятным пространством вздыбился огромный другой мир. Здесь тоже был свет, но другой, сначала он был спокойный, полный достоинства от собственной близости к Богу, потом начал наполнятся яркими сполохами. Не успел Он как следует рассмотреть, как все вокруг уже стало другим. Здешнее сияние было почти осязаемым, знакомым, оно искрилось множеством искр и золотистых нитей. Их становилось все больше, они сплетались в густую, ослепительную паутину, которая в один миг вдруг вспыхнула и превратилась в невероятно сложный, сверкающий холодным светом многогранник. Он словно очутился внутри огромного алмаза и смотрел через его бесчисленные грани, чуть перевел взгляд, и картина менялась. Глубина этого мира была пугающе сложной, бездонной и почему-то очень холодной.

Между тем Он продолжать падать. Или просто двигаться? Он не задумывался об этом, хотя по ощущениям, явно оставался на месте, просто миры вокруг него проносились невероятным калейдоскопом. Каждый новый мир, через который Он проскальзывал, неведомым способом успевал пронизать его, изучить и отщипнуть крохотный кусочек души. Но ему не было жалко, ему нравилось оставлять след в мироздании.

Миры были разными. С каждым переходом пространство вокруг него постепенно очищалось, переставало быть однородным, в нем стали образовываться огненные пятна, они дрожали, роняя вокруг себя капли, которые, тут же ярко вспыхивали и проваливались в зыбкий туман, расцветая там яркими, быстро расширяющимися пятнами. Только расширяясь, они одновременно тускнели, то ли, гаснув, то ли, погружаясь в некие бездны. Постепенно свет стал тускнеть, съеживаться, чернота пространства словно поглощала его, обгладывая яркие лучики, не съедая их совсем, а медленно кромсая их крепкими зубами мрака на множество ярких искр. Они рассыпались вокруг, устилая черноту узорами мерцающих спиралей и кругов. А потом движение миров прекратилось.

Этот мир ему показался знакомым. Не совсем, что-то в нем было такое, что не совпадало с его глубинной памятью, но все равно, это был мир, куда Он вернулся.