Бен Бова - Орион и завоеватель

Но меня не повели к царю. Невзирая на все мои возражения, меня стащили с лошади и повлекли в древние темницы замка, с незапамятных времен являвшегося твердыней царей Македонских.

– Отведите меня к царю! – вопил я, когда меня запирали в камеру. Горло мое охрипло от криков. Я должен был увидеть царя и предупредить его!

Я ничего не добился. Закованного в цепи, меня бросили на утоптанный земляной пол. Последним ушел Гаркан. Он подождал, пока удалились все остальные, а потом опустился на колени возле меня.

"Ага! – подумал я. – Сейчас он скажет, когда вернется сюда и освободит меня".

Но бывший разбойник лишь торопливо шепнул:

– Прости, Орион. Мне сказали – ты или дети. Она обещала вернуть их мне, если я доставлю тебя сюда.

Она! Царица… Олимпиада… Гера.

– Она хочет убить меня, – сказал я.

Гаркан молча кивнул и оставил лежать на полу камеры. Дверь звякнула, закрываясь, я оказался один в темноте.

Но ненадолго. Мои глаза еще не привыкли к мраку, когда я услышал шаги в коридоре снаружи. Дверь отперли и распахнули. Вошли двое тюремщиков, они с ворчанием подхватили меня под руки и посадили, прислонив спиной к грубой каменной стене.

Они вышли, и в камере появилась Олимпиада. Павсаний стоял за ней, сжимая в правой руке чадивший факел.

– Надо просто убить его, – пробормотал он.

– Рано, – отвечала Олимпиада. – Он может пригодиться нам, когда умрет Филипп.

На ее прекрасном и жестоком лице я видел неподвластные тысячелетиям глаза Геры.

– Зачем это он нам понадобится? – возмутился Павсаний.

– Ты осмеливаешься спорить?

Услышав металлические нотки в ее голосе, предатель сразу же сдался:

– Я только хотел сказать, что Орион чрезвычайно опасен. Нам следовало бы отделаться от него.

– После смерти Филиппа, – шепнула Олимпиада. – Тогда ты его получишь.

– Думаешь, я без этого не справлюсь? – жестко сказал Павсаний. – Или ты полагаешь, у меня не хватит духа, чтобы убить царя без всяких наград?

– Ну что ты, – усмехнулась она. – Только подожди своего часа. Все будет потом, я обещаю тебе.

Павсаний подошел ко мне:

– Отлично. Пусть будет потом, – и ногой свирепо ударил меня прямо в висок. Теряя сознание, я расслышал его слова: – Получи-ка должок.

Я преднамеренно оставался без движения. Тело мое лежало в вонючей камере, скованное по рукам и ногам, но ум бодрствовал и действовал. Я отправился в город творцов, единственное место, куда мог скрыться.

Глаза мои открылись, когда я оказался на травянистом холме над пустым и покинутым городом. Солнце сверкало над морем. Цветы качали головками, покоряясь мимолетному ветерку, деревья шелестели, как и сотни миллионов лет назад.

И все же я не мог приблизиться к городу. Снова невидимый барьер удерживал меня на месте.

Мне некуда было возвращаться – только в Македонию, назад в темницу, в скованное и беспомощное тело. Тем временем Гера толкала Павсания на убийство царя. Я не мог предупредить Филиппа и спасти его.

Или же у меня был выход? Если бы я только мог выбраться из камеры и доставить Филиппа сюда, в это исключенное из потока времени место!

Глубоко задумавшись, я расхаживал по ровному травянистому склону и наконец заметил, что каждый раз, когда я поворачивал от города, барьер переставал мне мешать.

Как часто творцы призывали меня сюда? Сколько раз переносился я из иных мест и времен в вечный город богоподобных потомков людей? Я даже научился перемещаться сюда без их помощи и ведома. Мог ли я взять Филиппа из Эги, перенести сюда хотя бы на короткий миг и предупредить?

Размышляя над этой проблемой, я как будто бы услышал очень слабые, едва уловимые отголоски смеха. Насмешливый, циничный хохот, казалось, говорил, что я никогда не передвигался по континууму без посторонней помощи, что у меня не хватит сил, чтобы переместить даже молекулу из одной точки пространственно-временного вектора в другую, а все, что я полагал совершенным мною, было сделано за меня одним из творцов.

"Нет, – безмолвно ярился я. – Все сделал я сам, своей собственной силой и волей". Аня говорила мне об этом в предыдущей жизни. Творцы опасались моей возраставшей силы, они страшились, что однажды я стану им равным, невзирая на то усердие, с которым они пытались остановить меня. Вот почему они стерли мою память, отослали в древнюю Македонию. Но они вновь просчитались. Я учился, развивался, набирался сил, невзирая на их предательство.

"Этот насмешливый хохот наверняка очередное их издевательство", – уговаривал я себя, пытаясь пробудить в своем сердце уверенность.