Борис Долинго - Игры третьего рода

Но что он ещё будет делать там, где провёл последние годы, Гончаров уже не представлял. Он понимал, что встретят его с радостью (не считая детей Фёдора, которым будет доставлена печальная весть). Безусловно, его ждут хорошие посты в местной администрации, море нужной организационной работы, которую необходимо проворачивать, чтобы людям стало жить лучше и спокойнее – насколько возможно в данных условиях, – и так далее и тому подобное.

Только какое это могло быть спокойствие, если уже понимаешь, что вся жизнь твоя зависит от какой-то кнопки, каких-то тарлан, играющих с найденными древними сокровищами, как глупый ребёнок с забавной игрушкой, и от такой игры миллиардам существ в самых разных мирах становится тошно? Если ты знаешь, что кто-то, сам того не ведая или, наоборот, – ведая, может разрушить всё, что ты создал или планировал создать, как разрушил в мгновение ока пусть и несовершенную, но ИХ СОБСТВЕННУЮ жизнь, которой они жили до Катастрофы?

Как можно, зная это, что-то создавать и планировать, что-то строить заново?!

Он всю жизнь оставался солдатом, который уничтожал «проблемы», стоявшие перед обществом, были ли это торговцы героином на южных границах государства, некая неурядица, решавшаяся уже «продолжением политики иными способами», война с бандитами, называвшими себя «борцами за свободу» или обезвреживание преступников, захватывающих заложников.

Он был Воином, защитником порядка, и его посылали решать подобные проблемы. Более того, он всегда был готов их решать, даже не всегда понимая, в чём суть проблемы, возникающей перед обществом.

Сейчас же особенность ситуации состояла как раз в том, что по иронии судьбы он понимал в проблеме куда больше самого общества, и тем более политиков, которые обычно и выписывали мандаты на решение подобных проблем.

И потому майор Гончаров решил, что сейчас он сам себе выдаст такой мандат.

Именно это он изложил своему другу и наконец найденному сыну.

– В общем, я намерен сделать вот что, – сказал Александр, вытаскивая новую сигарету. – Предлагаю вернуться и рассказать о том, что мы узнали, семью Исмагилова проведать и всё такое. А потом я двинусь дальше…

Он сделал паузу, затягиваясь и выпуская дым.

– Алёшка, тебя я оставлю на попечение Черноскутова – не хочу, чтобы ты сгинул где-то в этих проклятых Зонах. Не знаю, может, ты будешь возражать, Пётр, но уж прости: я заберу гравилёт, он мне потребуется. Нужно, чтобы ты подробнее разъяснил мне технические детали управления. Я дуну искать Аввана и дальше со всем разбираться. Аввана необходимо найти, чтобы…

– Это почему ты один заберёшь гравилёт?! – вскинул брови Домашников.

Гончаров нетерпеливо махнул рукой:

– Да понимаю я, что ты сейчас скажешь: что его земные учёные должны изучать и всё такое. Нет уж, пусть сами добывают и изучают, а у меня свои счёты с теми, кто…

– Я говорю – «почему ты один заберёшь гравилёт»! Хрен тебе, Саша! Во! – Пётр показал смачную, с шевелящимся кончиком фигу. – Заберём мы его вместе! Я же сказал, что с тобой до конца. До любого конца, а с тарланами или кто там есть, у меня тоже счёты имеются – не у тебя у одного! Мне терять вообще нечего. Парня твоего от греха подальше, действительно, можно определить к Черноскутову, чтобы присмотрел. Поселим его в моём доме, у меня там всё обустроено, а сами отправимся разбираться.

Майор затянулся, прищуривая один глаз, словно едкий дым щипал веко.

– Ну, Петя… – только и сказал он. – Хотел об этом просить, но не мог!

– А тоже мне, дипломат! – махнул рукой Домашников и засмеялся. – Я же тебе пригожусь!

Алексей потрогал майора за здоровую руку.

– Папа, ты что, с ума сошёл?

Гончаров-старший повернулся к нему.

– Неужели ты думаешь, что я теперь куда-то пущу тебя одного? – Голос Алёшки дрогнул, но тут же снова обрёл твёрдость. – Как тебе не стыдно так думать, папа?! Я теперь везде только с тобой! Как ты подумать мог, что я с каким-то Черноскутовым останусь, когда ты потопаешь неизвестно куда?!

Гончаров растроганно посмотрел на Алёшку.

– Подумай, как я могу тебя взять?! Мне будет страшно, если с тобой что-то случится, понимаешь?

– А если я останусь, то со мной ничего не случится? А ты думаешь, что мне будет легко, если ты уйдёшь, и я знать не буду, где ты и что с тобой? Я четыре года верил, что тебя увижу, и я не дам тебе снова уйти одному, папа. Или тогда оставляй меня здесь – я хоть с этим ублюдком разберусь, с Сафроновым!