Кит Ломер: В очереди

Старик упал, когда Фарн Хестлер проезжал мимо на своем мотоколесе, — Фарн возвращался с бытпункта. Он затормозил и взглянул вниз — искаженное гримасой лицо, маска из мятой белой кожи, на которой кривился рот, словно пытаясь сорваться с умирающего тела. Фарн Хестлер соскочил с колеса, склонился над несчастным. Но он опоздал: узловатые, как корни, пальцы какой-то костлявой бабы уже впились в тощие плечи старика.

— Скажите им — я! Миллисент Дреджвик Крамп! — верещала она в уже лишенное выражения лицо. — О, если бы вы знали, что я пережила, как мне нужна помощь, как я ее заслуживаю…

Хестлер ловким пинком отшвырнул конкурентку, наклонился над стариком, бережно приподнял ему голову.

— Стервятники, — сокрушенно проговорил он. — Так и впиваются в человека. Я-то не таков… Я вам искренне сочувствую. Подумать только — вы уже были так близко к голове Очереди! Могу спорить, вам есть что порассказать. Вы же настоящий ветеран. Не то что эти… ээ… — он решил смягчить выражение, — кто занимает не свое место… В такой момент человек заслуживает уважения…

— Зря тратишь время, приятель, — прогудел густой голос. Хестлер обернулся и увидел бегемотоподобную тушу человека, которого привык называть про себя «Двадцатый Сзади». — Помер старый хрыч.

Хестлер отчаянно затряс тело.

— Скажите им — Аргалл Хестлер! — закричал он в мертвое ухо. — Аргалл: А

— эР — Гэ — А — эЛ — эЛ!..

— Пр-рекратить! — зычный голос полисмена прорезал шум толпы. — Эй ты, ступай на место!

Тычок дубинки добавил приказу убедительности. Хестлер нехотя встал. Его глаза на восковом лице расширились от страха.

— Вурдалак, — оскалилась костлявая баба. — Пролез… — она одними губами произнесла непристойное слово.

— Я ж не для себя, — горячо возразил Хестлер. — Но мой сын Аргалл — он же не виноват, что…

— Все, тихо! — рявкнул полисмен. Он ткнул через плечо в труп большим пальцем. — Он завещал кому-нибудь место?

— А как же! — завопила костлявая баба. — Он сказал, что оставляет его Миллисент Дреджвик Крамп — эМ, И, эЛ…

— Врет она все, — перебил Хестлер. — Я слышал, как он назвал имя Аргалла Хестлера — правда, сэр? — Он просительно посмотрел на паренька с безвольной челюстью, глазеющего на труп.

Юнец сглотнул.

— Ни черта старик не сказал, — ответил он и сплюнул, едва не угодив на ботинок Хестлера.

— Значит, так и запишем: скончался без завещания, — пробубнил полицейский, делая пометку в книжечке. Потом махнул рукой, и подошли мусорщики — кинули труп на тележку, закрыли его и покатили тележку прочь.

— Са-амкнись! — велел полисмен.

— Без завещания, — пробормотал кто-то. — Вот ведь дерьмо…

— Да, вот уж коту под хвост. Место отходит правительству, и все остались ни с чем. Черт! — Сказавший это толстяк возмущенно оглянулся вокруг. — Надо нам договориться и в случае чего держаться заодно. Надо нам собраться, составить какой-нибудь план, чтобы все было справедливо и чтобы мы все знали заранее…

— Эй, — перебил юнец с безвольной челюстью, — это ж заговор!

— Я ничего незаконного в виду не имел, — стушевался толстяк, возвращаясь на свое место.

Небольшая толпа рассосалась удивительно быстро. Хестлер пожал плечами, взгромоздился на мотоколесо и, фырча моторчиком, покатил вдоль Очереди. Его провожали завистливыми взглядами. Он ехал мимо тех самых людей, мимо которых ездил всегда. Одни стояли, другие сидели на брезентовых складных стульчиках, укрытые зонтиками от солнца. Там и тут возвышались высокие квадратные очередомики — нейлоновые палатки, одни потрепанные и выцветшие, другие, принадлежащие более богатым Очередникам, яркие и даже украшенные. Лично ему повезло: он никогда не был «стоялом». Ему не приходилось стоять, уставясь в затылок стоящего впереди, потеть под лучами солнца и жадными взглядами.

Жара. Солнце, перевалив за полдень, поливало огнем равнину и бетонное шоссе, через которое переползала застывшая змея Очереди, исчезавшая сзади где-то за горизонтом. Впереди — теперь уже не очень далеко впереди и с каждым днем все ближе и ближе — высилась глухая белая стена, нарушавшаяся лишь одним-единственным окошечком — конечной точкой Очереди. Фарн притормозил, подъехав к очередомику Хестлеров; у него даже стало сухо во рту, когда он увидел, как они теперь близки к заветному окошечку. Один, два, три — они были всего за четыре человека! Боги, значит за двенадцать часов прошли шесть человек — это настоящий рекорд. И это значило — у Хестлера перехватило дыхание, — что он сам еще в эту смену может дойти до цели.