Эрин Боумэн - Заложник

— Отсюда озеро выглядит великолепно, — говорю я. — И, по правде сказать, оно кажется таким маленьким. Теперь я понимаю, почему ты называла его прудом.

— Видишь?

— Да, но это все равно озеро. Я просто пробую быть вежливым.

Она вздыхает.

— Ну да. Для тебя это очень тяжело.

— Знаешь, несмотря на то, что ты думаешь, я не плохой человек.

— И то, что ты сделал с Челси, не имеет значения?

— Это совершенно другое.

— Это все равно важно.

— Пусть. Но я не плохой человек. У тебя нет оснований думать обо мне пло-хо.

— Я приму это на веру до поры до времени, — она берет целую горсть травы и пускает ее по ветру.

— Тогда почему ты это сделал? — спрашивает она, глядя на меня. Солнечный свет падает на ее родинку под глазом, и похоже, будто она, в самом деле, плачет. — Почему ты сказал правду про назначение?

Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Объяснений много. Я не хочу становиться отцом. Я ненавижу официальные назначения. Я хочу ее, но не под давлением.

— Ты сказал правду или…? — спрашивает она, когда я не даю ответа. — Ты же не собираешься позже на меня наброситься или что-то подобное? Я сильнее, чем выгляжу. Мои руки лечат, и все думают, что я такая дружелюбная и заботливая. Но я могу быть сильной, если потребуется.

— Я слышал, — я тихо смеюсь. — И да, я сказал правду.

Она вновь смотрит на меня так же, как тогда в больнице. Я так и не могу понять ее взгляд.

— Я ненавижу назначения, — говорит она.

— Я тоже.

— Сколько у тебя уже было?

— Ты не хочешь этого знать, — мне не хватит пальцев рук, чтобы пересчитать их. Хотя я давно ни с кем не спал, все равно это число больше, чем мне хочется ей назвать.

— А ты?

— Только один, — итак, слухи неверны. Эмма уже приняла однажды одно назначение.

— Помнишь Кро Феникса? — спрашивает она.

Я киваю. Он был похищен полтора года назад.

— Он мне нравился, — объявляет она. — Я имею в виду, правда, нравился. Тот месяц был так прекрасен, что я даже подумала, что так будет и дальше, и что между нами что-то есть. Не знаю, что именно. Это и впрямь было глупо. Я бы хотела и дальше с ним быть, но думаю, не было оснований для взаимности. Через две недели он встретился с Сашей Квартер, а затем исчез.

— Мы все когда-нибудь исчезнем, — говорю я. — Вот почему я это ненавижу. Я не вижу смысла в планах, когда так легко помыкать людьми. У меня есть время только до моего восемнадцатого дня рождения. Лучше я найду кого-нибудь хорошего, с кем буду чувствовать себя хорошо, и останусь с ним.

Она кривовато улыбается.

— Быть только с кем-то одним? Так долго, как назначено?

— Забудь о назначении. Делай так, как будто нет никакого назначения, нет правил, нет Клейсута, а только один единственный человек. Навсегда. Это кажется тебе смешным?

Одно мгновение царит молчание. Я знаю, что это странный вопрос, полностью гипотетический и слишком глубокий, и на короткое время я пу-гаюсь, что она высмеет меня.

— Знаешь, большинство сарычей (птица — NB) соединяются на всю жизнь, — произносит она, покусывая губы, и опускает взгляд на озеро. Оно похоже как застывшее серебро, которое извергается из земли, и долина бросает голубую тень на его глубину.

— Правда?

— Да, краснохвостые сарычи. Мой дядя и я видели их каждый год. Они воз-вращаются каждый год, и всегда те же самые пары. Если птицы могут вы-брать себе одного партнера на всю жизнь, почему мы не можем?

На мгновение я чувствую себя глупо. Я каждый день провожу несколько часов в лесу, но еще ни разу мне не попадались сарычи. С другой стороны, я даже не пытался их найти.

— Возможно, некоторые животные и находят себе пару на всю жизнь, но другие нет, — говорю я. — Может быть, нам не стоит быть похожими на птиц.

— А может и стоит.

Она так прекрасна, когда сидит вот так, играя пальцами с травой. Я спрашиваю себя, единственные ли мы люди на земле, кто хотел бы не обращать внимания на назначения и законы и найти кого-то, кто на самом деле тебе подходит. Я снова начинаю это делать: думать о чувствах в моей груди, вместо того, чтобы использовать голову. Если бы мы были птицами, вымерли бы через несколько десятилетий, после того как все мужчины были бы похищены. Все равно я хочу, чтобы это было бы возможно, хочу, чтобы Эмма и я были бы птицами, и тогда мы могли бы улететь далеко-далеко, не оглядываясь назад.

— Ты и вправду совсем на него не похож, — говорит Эмма. Ее слова вырывают меня из моих мыслей, и я понимаю, что она смотрит на меня. Снова этот испытующий взгляд, который я не могу понять. — Я имею в виду Блейна, — объясняет она.