Антон Ленников - Монолит

Медсестра перевела испуганный взгляд на Ингу, которая сосредоточенно застёгивала халат. «Инга?» — как попугай повторила медсестра…

— Ты… это… отпраздновать же надо, ты же, считай, второй раз родился, — Толик пытался жестикулировать загипсованной рукой, и это было немного комично. — А то сидишь тут совсем один…

— Иди ко мне, — прошептала Инга, и одеяло упало на пол. Не знаю, почему она решила так поступить, но у меня больше не было сил сопротивляться этим голубым глазам.

Пустая квартира и очень одинокий изломанный мужчина, счастливо улыбается фантому своих грёз. Я почувствовал, что краснею, когда понял, что, скорее всего тогда произошло.

— Саид, что же ты обманываешь, что меньше размера нет? — я достал из коробки костюм, стряхнул пыль и протянул Саиду. — Этот тоже возьму.

Денег на ещё один «хамелеон» у меня бы не хватило, но я был уверен, что смогу сторговаться: вряд ли малоразмерный комбинезон мог быть ходовым товаром.

Саид посмотрел на меня очень странно — в его взгляде я увидел одновременно страх и удивление — и замахал руками.

— Бери так, подарка фирмы.

Что я на самом деле принял за комбинезон для Инги? Половую тряпку?

Мельников ненадолго задумался, разглядывая девушку.

— Когда-то в детстве у меня тоже был такой друг, — задумчиво начал он, обращаясь словно к самому себе, — только не девушка, я был одиноким книжным ребёнком и в те годы ещё не совсем понимал, для чего нужны девушки.

Я мог бы догадаться раньше, хотя бы со слов писателя. Он не сказал «воображаемый», но это читалось между строк.

— Прости, — прошептала Инга.

И тогда я ударил по Михаилу всеми отпущенными мне своими и заёмными силами. Куда там пулям и автоматным очередям, Михаила отбросило метров на тридцать, тело Семницкого легко проломило бетон, но наша плоть стала твёрже стали. Время остановилось, я почувствовал, как расширяются границы моего сознания. Осколок тянул энергию из народившихся миров, нарушая вероятности. И невозможное становилось возможным. Мы сошлись среди развалин древней атомной станции и мир прогнулся под нас. Я отбил удар Михаила небрежным, но смертоносным приёмом «ниндзя кого», искусством, забытым столетия назад. Возможно всё и стоит ли удивляться, что в каком-то совсем уж невероятном мире я, простой московский врач, стал японским ниндзя. Мы кружили, осыпая друг друга ударами, названия которых давно забыты в нашем мире, а зачастую так никогда и не были придуманы. Возможно всё. С пальцев Михаила сорвалось гудящее пламя, но любое действие рождает противодействие, и огонь съежился, опадая, едва коснувшись моей кожи. Я уже горел, Михаил, огонь — это не страшно. Он всего лишь отражение того пламени, что всегда горит внутри нас. Бетон искрошился и научился гореть, старые заброшенные постройки рассыпались гравийным крошевом. Михаил подпрыгнул невозможным затяжным прыжком и, насмехаясь над гравитацией, взмыл в вечернее небо. Возможно всё. Я до боли закусил губу, «трамплин» раскрылся у меня под ногами и я последовал за ним. Мы взлетели в свинцовое небо, осыпая друг друга струями плазмы и электрическими разрядами. И тогда я понял, что уступаю Михаилу.

— Ты ничего не сможешь изменить! — прокричал Семницкий, балансируя на потоке «трамплина», в ладонях его святилась плазма, от белой рубашки остались лишь пятна гари на коже, мой костюм держался лучше, всё-таки кевлар прочнее шёлка. Наверное, мы сейчас похожи на неведомых олимпийских богов, выясняющих отношения на склонах Олимпа.

— В тебе слишком маленькая часть осколка, ты… — голос Михаила оборвался, когда я открыл «комариную плешь» прямо под ним и его тело впечаталось в землю с грохотом железнодорожного состава, сошедшего с рельс. И в тот же момент что-то надломилось, я больше не парил, земля далеко внизу неудержимо тянула вниз. Михаил был прав, во мне слишком маленький осколок, а может просто никому не дано творить чудеса без последствий. Я снова попытался открыть «трамплин», выжженная огнём земля слегка задрожала и только. Последним нечеловеческим усилием я собрал воздух под собой в упругую линзу, гася скорость, и всё-таки земля больно ударила по ногам. Семницкий упрямо выбирался из погасшего «гравиконцентрата», его тело углубилось в землю почти на метр, обрисованный в асфальте силуэт карикатурно напоминал сцену из мультика. Из его ушей текла кровь, левая рука повисла плетью. Но всё равно в нём ещё оставалось очень много силы, гораздо больше того, с чем я бы мог совладать. Словно в подтверждение моих слов рука Михаила выпрямилась с тошнотворным хрустом. Семницкий потряс головой и потёр разбитый затылок.