Николай Полунин - Харон

— Ты не представляешь, как мне все время этого хотелось. Даже, когда я думала, что все кончено, даже, когда поджилки тряслись, что сейчас убьешь.

— Пошли, я тебя буду развлекать сексуальными фокусами. Нет, серьезно, могу сделать так, что все твои девочки похватают своих мальчиков и потащат по углам. А то маму заставлю папу в ванную утащить. Или до кого помоложе она дотянется, хочешь? Могу устроить.

— Ты мне так и не сказал… — Инка показала на шарфик, игнорируя предложение.

— Ночью скажу.

— С Дашки глаз сними, — вдруг сказала она уже перед дверью. — Она моя лучшая подруга, мне неохота ей кислотой в морду плескать.

— А можешь?

Инка взглянула на него с тем же холодом, что и говорила.

— Верю, верю, иди, иди.

— Смотрите, смотрите все, Жоржик, смотри, чего нам мой папка к свадьбе подарил! — колокольчиком зазвенел из глубины квартиры ее голос.

Он только плечом повел, входя.

Из метро «Шоссе Энтузиастов» они двинулись вниз, к Окружному мосту, вдоль чугунной ограды, за которой кусты — акаций, что ли? — почти совсем облетели. Инка не выпускала его руки.

— Может, обнимешь?

— Можат, поцалуишь, Вань? — вылетело. — Прости. — Он обнял ее узкие под плащом плечи, поцеловал в щеку. В руках у Инки был пакет, а в нем куртка-ветровка. «Силуэт изменяет, — пояснила еще на выходе из дому Инка, — а плащ брошу или сюда же».

— Что ты сказала своему Жоржику с его дэдди энд мамми?

— Тебя это интересует?

— Тоже верно. А! — вспомнил он. — Меня интересует, что сказал наш пьяный демократ насчет эсесесерного клейма? Я опасался, он спустит слиток в канализацию. Из принципиальных соображений. А ну это то самое золото партии?

— Мама заставила бы его самого за ним нырять. Золото есть золото.

— Ага. А вот я слышал, что самые ценящиеся клейма — ну, которым больше всего веры в банковских сферах, — это австралийские кенгуру. Там, знаешь…

— Иван, — сказала Инка, — хватит мне пудрить мозги. Поцелуй меня и переходи к делу.

У своего подъезда, внизу, Инка показала ему черный «Пассат»: «Ихний». Он только покивал иронически.

Был удивлен невозмутимости, с которой она приняла, что им придется ехать на метро. Впрочем, это было гораздо менее удивительно, чем ее молчание по поводу слитка. Остальные-то замолчали тоже и разговорились опять не скоро, но их молчание было совершенно иным.

«Молчание ягнят», — прокомментировал ему осточертевший внутренний голос.

Дэдди энд мамми — особенно мамми — вообще заткнулись. Дэдди еще бормотал невнятное, оставшись тет-а-тет со «Смирноффым», а мамми лишь робко чирикнула, предложив услуги личного шофера, когда Инка тоном не терпящим возражений заявила, что поедет провожать отца на работу. Даже гениальный ребенок Жоржик не посмел сказать против, хотя происходящее лежало явно за пределами математики.

«Жаль, тебя не было на праздники, — сказала Инка, держась за его рукав в несущемся сквозь тьму вагоне. — Или был?»

«Не было. Жаль», — согласился он.

«Было ничего себе, только уж больно народу много, непривычно. Но, наверное, так и надо на праздник. А шоу это лазерное — говно».

«Какое шоу?»

Он в этот момент считал, сколько раз был с Никой. Выходило, пять с сегодняшним. Точно. Он и познакомился с ней как раз перед тем, как… «Сменил работу», — невольно усмехнувшись, подумал он. Значит, по его личному счету — бесконечно давно.

«Ты все время уходишь, — шепнула она, прижавшись, — и теперь я знаю, что когда-нибудь ты уйдешь совсем».

«Все там будем, — сказал он цинично, чтобы пресечь сопли в зародыше, — а я, между прочим, возвращаюсь… то есть, я хотел сказать, периодически звоню, — спохватился он. — Неделю-другую потерпеть не можешь».

«Нет, — сказала она убежденно, — ты бываешь где-то очень далеко, я чувствую. Хочешь, я тебе Дашку подложу, только не уходи совсем?»

«Черти бы вас взяли, шлюхи паршивые! — выругался он. — Иди давай, нам на переход».

…Оглохнув от грохота под мостом, по которому как раз шли бесконечные цистерны, они свернули направо. Он стал говорить о предстоящем деле, и она слушала очень внимательно. Выслушав, кивнула, что все поняла. Спросила:

— А ты потом?

— Не твоего ума.

Она опять кивнула, ничего не возразив. Они брели вдоль рядов гаражей молча и медленно.

Ему разрешалось только дважды оборотиться за весь «отпуск», длящийся сорок восемь часов, и между первым и вторым обращениями должно пройти меньше суток. Хоть на секунду. Хоть на миллионную ее часть.