Шимун Врочек: Время предавать

– Это наш Голос! – вопит толпа. – Он говорит за нас!

Они стоят напротив друг друга: он, рослый, плечистый, в дорогом тёмном плаще с серебряной фибулой на плече, и Голос, не менее плечистый и рослый, одежды его просты, но если поставить их рядом, плечом к плечу – братья, не иначе, разлучённые ещё в детстве, но сохранившие фамильное сходство, несмотря на десятки прожитых раздельно лет.

– Здравствуй, Голос, – негромко говорит он.

– Здравствуй и ты, господин, – откликается Голос. – Говорить будем, иль сразу меня на дыбу – чтобы не терять время попусту?

– Сначала поговорим, – он улыбается, чем вызывает удивлённые взгляды свиты. Его не привыкли видеть таким. Его привыкли видеть мрачным, как сама смерть.

Ещё больше свита удивляется, когда он приказывает им удалиться.

– Давай, Голос. Я тебя слушаю…

– Ты предашь единственный раз, но этого раза должно хватить за глаза, – иногда судья говорит загадками. – Но чтобы предать, ты должен стать самым верным, самым честным.

– Но как?

– Любое данное тобой слово – станет камнем. Чтобы никто и ничто не заставило тебя его нарушить. Ты должен стать идеалом чести, идеалом добродетели. И неважно – кому дано слово, простолюдину или нищему, герцогу или придорожному дереву. Ты одинаково отвечаешь перед всеми.

– По рукам? – говорит он. Чем-то ему нравится этот Голос, этот простолюдин – как ни странно, именно таким он хотел бы видеть своего младшего брата, когда тот вырастет. Если вырастет…

– Ты даёшь слово? – спрашивает Голос. – Даёшь слово простолюдину? Ты – господин над господами, белая кость?

– Даю. А я не бросаю слов на ветер…

Герцог разъярённым вихрем врывается в покой, расшвыривая караул из городской стражи. И – останавливается перед ним, словно налетев на невидимую стену.

Он внешне совершенно спокоен, орлиный взгляд герцога – сверху вниз, на букашку, посмевшую иметь собственное мнение – его нисколько не беспокоит. Он молча ждёт.

– Ты! – кричит Герцог, его голос сдавлен от ярости. – Ты! Посмел ослушаться моего приказа?! Где Голос? Почему бунтовщики ещё не на плахе, почему я не слышу предсмертных криков?

– Я дал слово.

– Ты?! Я – твой господин! Моим приказам ты должен был следовать!

– Я – дворянин. Я дал слово. И пока я жив – крови в городе не будет.

Герцог весь кипит. Но пытается успокоиться.

– Подумай! Хорошенько подумай. Я – твой господин и я не хочу тебя потерять. Слово, данное простолюдину – ничто. Дворянин должен держать слово, только данное такому же дворянину!

– Моё слово – моя честь.

– Я твоя честь! – кричит герцог, брызжа слюной. – Беру твой грех на себя. Иди и убей бунтовщиков, сожги их дома… Если не можешь сам, скажи мне их имена – я пошлю кого-нибудь другого!

– Нет.

– Это твоё последнее слово? – глаза герцога опасно сверкают.

– Да.

– Стража! – кричит герцог. – Под замок его! В самый крысиный угол! Быстрее, пока я не убил его собственными руками!

– Сперва это станет привычкой, – говорит судья. – Потом это войдёт в твою плоть и кровь, станет частью тебя.

– Вряд ли, – качает головой он. – Я слишком хорошо умею притворяться.

– А мне не нужно, чтобы ты притворялся. Мне нужно, чтобы ты сам верил в свою добродетель. Гордился собственной честью… Потому что притворство, даже самое искусное – всё-таки остаётся притворством. А фальшь люди рано или поздно замечают…

Сырой подвал, полный крыс и неясных, прячущихся по углам теней. Через узенькое оконце под самым потолком пробивается одинокий лучик света, косо падает на дверь.

Он прикован к стене. Толстая ржавая цепь начинается на его лодыжке, другим концом уходит в камень. Глубоко. Спокойно.

Поесть приносят трижды в день. Еда плохая, но герцог не приказывал морить узника голодом, поэтому еды много. И полный кувшин горьковатой воды. Он регулярно моет руки, лицо и шею, не давая себе зарасти грязью. Идёт второй месяц его заключения. Герцог до сих пор не сменил гнев на милость, а на ежедневные предложения выдать бунтовщиков он отвечает одинаково: нет. Я дал слово.

Со скрипом отворяется дверь – пришёл тюремщик. Он привык уже не обращать внимания на его ежедневную возню: принести еду и воду, сменить парашу, сменить солому в тюфяке. Но сегодня тюремщик ведёт себя как-то необычно. Он ходит вокруг узника кругами, изредка пытаясь заглянуть в лицо. Собственный же лик тюремщик прячет в складках капюшона, и он никак не может его узнать.