Ужас охватил его потом, немного позже, когда он осознал, что видит кости своих собственных ног. Кое-где на них еще остались куски розового мяса.
…Он был привязан к креслу в своем собственном доме. Ошейник стягивал его шею и мешал наклонить голову вперед. Когда он двигал ею, то слышал, как позвякивает цепь за спиной. Его руки были крепко привязаны к подлокотникам кресла. Там, где веревки врезались в кожу, образовались мучительные кровавые рубцы.
Он боялся опустить глаза. Не было боли. Он совсем не чувствовал боли! Вот что показалось ему странным, пока он еще мог соображать.
Потом он услышал тихое чавканье.
Это был самый страшный звук, который он слышал в своей жизни.
Чавканье донеслось из темноты, и оно было багрово-розовых оттенков. Оттенков его крови и мяса.
Ужас собрался в точку и превратился в спираль тусклой красной лампы, висевшей под потолком.
К нему пришла пугающая ясность. Он понял, что его ноги съедены до бедер. Другого объяснения не существовало. Ничто, кроме зубов, не могло оставить таких следов: рваного мяса и сухожилий, повисших на костях. О том, что под ним находится лужа крови, он мог лишь догадываться в полутьме.
Но что означает стук когтей, он понял сразу.
Откуда-то из-за его спины медленно вышла черная собака. Она остановилась рядом и некоторое время неподвижно смотрела на него. Ее глаза были пустыми и ничего не выражающими – как стекла, выкрашенные фиолетовой люминесцентной краской.
– Проклятая сука… – прошептал он. Потом его вырвало.
Морда собаки была испачкана чем-то темным и липким.
Он уже знал, что это такое…
* * *
Собака подошла еще ближе и начала есть его левую руку.
Декабрь 1992 г.
Примерно раз в месяц он выводил ее на прогулку за пределы двора. Они ходили по пустынным улицам, держась как можно дальше от людей и тех мест, где она могла спрятаться от него. Но вряд ли Рита смогла бы бежать. Страх парализовал ее волю, и она всегда послушно шла рядом с ним, чувствуя леденящее душу влияние, которое исходило от ножа, спрятанного в его кармане.
В своем дворе, отгороженном от мира высокими и глухими каменными стенами, он позволял ей прогуливаться на поводке. Он сидел на веранде в плетеном дачном кресле, читая Раджниша или Паскаля, а второй конец поводка был обмотан вокруг его запястья.
Строгий собачий ошейник с металлическими шипами впивался в нежную кожу на ее горле, едва только она делала одно неловкое движение, поэтому ей приходилось заботиться о том, чтобы поводок всегда был ослаблен. Рита медленно бродила от стены к стене внутри своей тоскливой тюрьмы, и спустя несколько месяцев после того как она стала домашним животным, у нее уже не осталось мыслей. Ее поведение определяли лишь несколько простых рефлексов и затаенное желание бежать, продиктованное инстинктом самосохранения.
Кричать внутри этого каменного мешка было бесполезно. Один раз она пыталась. Тогда ее никто не услышал, тем не менее он принял меры. Теперь каждая получасовая прогулка начиналась с того, что он выносил на веранду акустические системы и включал усилитель на полную громкость.
Обычно она гуляла под оглушительные звуки «Воя на луну» Оззи Осборна и «Крепкой руки закона» группы «Саксон», включенных одновременно, чтобы не возникало пауз между песнями. Эти пластинки она знала наизусть.
Странно, но ему громкая музыка не мешала. Вначале Рите казалось даже, что он чем-то жертвует ради нее. Ради того, чтобы она иногда ощутила под ногами свежую траву и увидела голубое небо. Оно всегда представлялось ей пронзительно голубым. Даже если было затянуто грозовыми тучами, похожими на чудовищ. На тех чудовищ, которые приходили к ней во время ее снов…
* * *
Воспоминания о прошлой жизни тревожили ее все реже. Прежде они были мучительны, и Рита доводила себя до истерики; порой ее сердце готово было разорваться от безысходности.
Потом воспоминания превратились в тупую боль, а настоящего, прошлого и знакомых лиц больше не существовало. Только размытые пятна, которые становились все меньше и все тусклее, словно удаляющиеся огни в тумане…
Она знала, как ее зовут, где и с кем она жила раньше и каким образом попала сюда, но теперь это знание было всего лишь набором символов и слов, при повторении которых не возникало зрительных образов.
Четыре года она жила в наглухо запертом доме и стала домашним животным человека, о котором не знала ничего, кроме того, что он жесток, что он очень любит свое домашнее животное и что он убьет это животное, если оно попытается бежать.
Читать дальше