Антон Первушин - Псы войны

– Не слушай его, Толян, – посоветовал Говорков Давыдову. – Он тебе лапшу на уши вешает, а ты его слушаешь. У нас главные бандиты – это те же самые «комсомольцы-ленинцы», которые сейчас по министерствам и ведомствам сидят, а их никто никогда не тронет, потому как фигуры политического значения. Только арестуй одного – их кодла в России такой хай поднимет, что атомная война цветочками покажется.

– Всё правильно говоришь, Савелий, – кивнул Звягин. – Однако не учитываешь маленькую деталь: России к тому времени уже не будет. И из политических фигур наши «комсомольцы-ленинцы» превратятся в рядовых эмигрантов, с которых и спрос совсем другой. Об этом я вам всем уже с полчаса втолковываю. Россия как целостное государство необходима не только нам, но и им. Но в отличие от нас они этого не понимают.

– Ну ты загнул, Лёня! – высказался Бояров. – Вдесятером не разогнуть.

– Я убеждён, – продолжал Звягин, – что самая главная опасность сейчас – сепаратизм. И не то самоопределение, о котором толкуют наши «вожди». А наша собственная безумная вера в то, что по отдельности будет лучше. Помнишь того пацана в Грозном?..

Сидевшие за костром украдкой переглянулись. Того пацана помнили все. Он почти ничем не отличался от десятков и сотен других пацанов – из Тбилиси или Нагорного Карабаха, из Вильнюса или Приднестровья. Для тех, кто сидел за костром, эти мальчишки, науськанные местными фюрерами на «борьбу за свободу», были врагами, и они относились к ним как к врагам: чтобы выполнить боевую задачу, приходилось и убивать, и калечить. Того пацана никто не убивал и не калечил. А запомнился потому, что был пацан русским, на дворе стоял всего лишь 92-ой год, а он вместо того, чтобы радоваться вместе с другими россиянами победе демократии, предпочёл сжечь себя на площади Минутка под лозунгом «Свободу – свободной Ичкерии». Это происшествие, которому не нашлось места ни в одном из выпусков новостей, потрясла Звягина и его товарищей. Потому что нелепая гибель русского паренька из Грозного означала только одно: безумие пришло и в Россию.

– Значит, помнишь, – утвердительно сказал подполковник, глядя в упор на Говоркова. – А теперь вспомни все эти разговорчики. Мол, Москва всех грабит и опускает. Мы, мол, с голоду дохнем, а они в роскоши купаются. Вот отделимся от них, налоги у себя будем оставлять, глядишь – поднимемся немеряно.

– Но ведь это правда! – вскинулся Давыдов.

– Это только часть правды. И кому-то выгодно, чтобы население принимало часть правды за всю правду. Я сам, как ты знаешь, из Питера, а потому Москву недолюбливаю, но даже мне понятно, куда нас может завести подобная болтология.

Звягин посмотрел в свою кружку, наполненную почти до краёв, и одним махом, не дожидаясь тоста, опорожнил её. Прокашлялся, занюхал хлебом.

– Выходит, всё катится в тартарары? – переспросил Давыдов со злостью. – А мы тут сидим и бодягу разводим? Нужно действовать!

– А что ты можешь предложить? – осадил его Говорков. – Подразделение расформировано. Мы теперь ничем не отличаемся от гражданских лиц…

– Отличаемся, – сказал вдруг Игорь Шамраев, и все посмотрели на него.

Шамраев славился сдержанностью в высказываниях, но когда начинал говорить, его слова значили очень многое.

– У нас есть то, чего нет у гражданских, – продолжал Шамраев, – Во-первых, организация. Во-вторых, «легенда». В-третьих, спецсредства…

– Погоди, – Говорков зашевелился. – Первое и второе – понятно, но спецсредства у нас отберут.

– Ничего подобного, – сказал Шамраев. – Я внимательно изучил список мероприятий по расформированию. Оружие велено сдать по описи, снаряжение тоже, но про спецсредства в приказе ничего не сказано.

– Вот оно как, – протянул Звягин, обводя задумчивым взглядом своих подчинённых. – А я, дурак старый, и не заметил. Слона проглядел!

– Не только вы, – сказал вежливый Шамраев. – На самом верху тоже проглядели.

– Это значит и мобильный штаб, и авиация, и транспорт – всё остаётся за нами? – уточнил Говорков.

– Так точно, – подтвердил Шамраев. – И кроме того. Поскольку спецсредства на балансе не числятся, можно сказать, с сегодняшнего дня их просто не существует.

– Лихо! – оценил Бояров, широко улыбнувшись. – Мужики, а ведь это означает, что нас рановато похоронили. Мы ещё повоюем!

Говорков обвёл всех подозрительным взглядом. Бояров улыбался. Шамраев, напротив, был серьёзен. Звягин, нахмурив брови, о чём-то размышлял. На лице Давыдова появилось мечтательное выражение.