Алекс Кейн: Хроники вечной жизни. Проклятый дар

– И по какой надобности?

– Да вроде без злого умысла, тебя поддержать, а там кто его знает…

Димитрий нахмурился, раздумывая.

– Бучинский, слышь, напиши ему, что, дескать, коли и вправду он племянник мой, то велю ему спешить в Москву и тут мне поруку дать. А ежели нет – так пусть сидит у себя на Дону и боле людей не баламутит. А ты, Басманов, бумагу эту возьми и отправь кого-нибудь с ней к этому Петру, да вон хоть Юрлова-Плещеева.

– Сделаю, государь.

– И еще велю тебе, Петр Федорович: впредь меня этими глупостями не тревожь. А то как вбежишь, как закричишь «беда», так вот прям сердце каменеет.

– Ты, государь, горазд все трудные дела с ходу решать, а мне они все бедами кажутся, – засмеялся Басманов, поклонился царю и вышел.

Наконец прибыли гонцы Мнишеков: Марина с отцом и свитой подъезжает к Москве. Димитрий распорядился послать навстречу невесте покрытую серебром карету и дюжину белых лошадей. В селе Красном Мнишеков с богатыми дарами встречали дядя Димитрия Михаил Нагой и князь Рубец-Мосальский.

Такое огромное количество гостей требовалось где-то размещать, и Димитрий приказал слободским и посадским людям временно передать полякам свои дома в Китае и Белом городе, но этого не хватило, и царь повелел освободить Арбатский и Чертольский монастыри, чтобы и там поместить иноземных гостей. Москва зароптала. Но Димитрий, возбужденный предстоящей встречей, не обратил на это внимания. Переодевшись в простые одежды, он в сопровождении Бучинского и Шуйского инкогнито отправился смотреть церемонию прибытия Марины.

Третьего мая кортеж Мнишеков въехал в Москву и по старой смоленской дороге, называвшейся Орбат, направился к Кремлю. Воеводу и его дочь сопровождали бояре, дворяне и три дружины царских телохранителей. Впереди ехали несколько сот гайдуков с музыкантами, которые трубили и били в барабаны. При подъезде первых карет послышались пушечные залпы, а следом всю Москву огласил приветственный колокольный звон. По обеим сторонам Орбата толпились тысячи любопытных жителей, удерживаемых казаками и стрельцами.

Кортеж миновал Боровицкие ворота Кремля и, проехав мимо достраивавшихся дворцов Димитрия и Марины, достиг Вознесенского монастыря, где невесте предстояло жить до свадьбы.

– Чую, пришло наше время, – сказал Шуйский.

– Не пойму, о чем ты, князь? – удивился Василий Голицын.

– Да как же… Царь казну базарит, поляков на Москве без счета, аж монахов из келий повыгоняли. Народ серчает, так и до бунта недалече.

– Твоя правда, да мы-то тут при чем?

– А при том, что надобно нам этим воспользоваться. Взбаламутим народ еще поболе, царя скинем да и выберем кого-нибудь промеж себя.

Голицын недоуменно уставился на Шуйского:

– Господь с тобою, Василий Иваныч, мы ж сами, почитай, на трон его и посадили. Аль забыл, как прошлогод с тобою сговаривались царем его сделать? Что ж, не хорош он тебе боле?

– Прости, князь, – притворно вздохнул Шуйский, – да только еще тогда замыслил я Димитриевыми руками Годуновых скинуть, а потом и его самого. А тебе сказать не решился. Ты уж не кори меня, лучше давай вместе подумаем, как от него избавиться.

– Хитер, – усмехнулся Голицын. – А впрочем, твоя правда, царь-то у нас уж больно… необычный. Согласен я, сказывай, Василий Иваныч, что делать надобно.

– В общем, так, князь… Теперича будем пускать слухи, что царь, мол, самозваный и с Польшей уговор имеет: на Руси православную веру истребить, а бояр на Москве побить, потому так много ляхов и приехало, и все с оружием. А нам ныне надо их на пиры звать да поить посильнее, они к нашей медовухе непривычные, авось с пьяных глаз и натворят делов, снасильничают аль еще чего. И нам это пособит сильно.

– Вестимо, – кивнул Голицын. – Толково замыслил.

– Дождемся свадьбы, а потом пойдем. Царь совсем умом тронулся, слыхал, что послам сказывал? Я-де не вижу равных себе в этом мире, а выше меня лишь Господь. Женится на своей еретичке, так на радостях, глядишь, еще что-нибудь учудит, пущай бояре послушают. Чем больше он болтает легкомысленно, тем боле сердца возмущает и сторонников нам дает.

– Говори, что делать, князь.

– Вы с Иваном соберите бояр недовольных, Татищева там и других… Пусть призовут на Москву со своих владений по несколько тысяч человек, вроде как на свадьбу царскую глянуть, и с ними готовы будут к набату. Салтыкова, Куракина и Мстиславского я уже известил, они с нами.

– Сделаю, Василий Иваныч, не тревожься. Главное, по Москве слухов побольше пустить, чтоб за Димитрия, паче чаяния, не вступился б народ.