Леонид Сурженко: Темень

Рыдания стали тише. Светлая Санькина головка поднялась выше, оторвавшись от ладошек, и я увидел мокрые усталые Санькины глаза, - такие знакомые, милые, мягкие Санькины глаза, серый аквамарин. Сейчас они смотрели вниз, в омут, окружённый чёрными кривыми лапами затопленных корней. Высокий берег круто обрывался прямо в омут этот, и зелёная вода Болота казалась здесь просто чёрной. Мёртвой водой…

- Тут Витька утонул, да? – еле слышно прошептал Санька.

- Тут… - беззвучно ответил я.

Санька промолчал. Я видел – он собирается с силами. И, кажется, я знал, что он хочет спросить.

- Вася сказал, что ты тоже видел, как Витька тонул… Да?

Так вот о чём Босой с пацаном моим говорил… Ну, поговорю я с ним попозже. Что б знал, паскуда, где можно рот открывать, где – нельзя. Я отвернулся и неохотно ответил:

- Да, Санёк. Я за палкой побежал, чтобы его вытащить. По другому тут нельзя. Если в воду прыгнуть, двое утонут. Из Корчей никто ещё не выбирался. Когда мы с палкой прибежали, Витька утоп уже.

Санька молчал. Его потемневшие вдруг глаза с ужасом застыли на одной точке, - где мрачный водоворот закручивал чёрную воду озера. Воронка то распадалась, то возникала на новом месте, и мертвящий танец этот зачаровывал, наполняя душу холодным ужасом.

- Витька… Там ещё? – сглотнув слюну, выдавил Санька.

- Нет, Саш. Его потом нашли, - всплыл. Ладно, давай, поехали…

Санька нехотя поднялся. Я думал, что он направится к мотоциклу, но он сделал несколько осторожных шагов и наклонился прямо над обрывом, заглянув прямо в чёрный глаз омута. Острая тревога кольнула моё сердце, и я быстро шагнул к нему. Санька мигом обернулся, взглянул мне в глаза…

… и ухватился за мою руку.

- Пит… - наконец проговорил он, - Пит, а если бы я тонул, ты бы меня вытащил?

Никогда ещё он так долго не смотрел мне в глаза. И только теперь я заглянул в тайные глубины души этого мальчика, куда раньше мне не было доступа. Там была тревога. Там был страх, детский беспомощный страх, - страх темноты, этого мрачного омута, страх чудовищ, которые могли скрываться в таких омутах… Ужас остаться одному. И ещё, - там была Надежда.

Что я мог сказать? Мои руки охватили Саньку, и я прижал его к себе крепко-крепко, как только мог. И когда его щека скользнула по моей, а мои губы наткнулись на его бархатистое ушко, я ответил:

- Обещаю тебе… Слышишь, Санька? Я тебе обещаю, - я тебя вытащу из любой беды. Ты мне веришь?

- Да, Пит… Не бросай меня, Пит… Не бросай меня, если я попаду в беду… - он прижался ко мне всем своим телом, как будто нечто из этого чёрного омута собралось вырвать его из моих рук. Нечто кошмарное, как сама смерть… И ощущая его горячую, мокрую от слёз щёчку, я ясно расслышал его тихий шёпот, не предназначенный, видимо, для посторонних ушей: - Я люблю тебя, Пит… Я тебя люблю…

До проводов Крысы в армию я Санька не видел. Впрочем, и времени прошло после Болота совсем немного: в среду мы пускали кораблики, а уж в пятницу вечером Крыса позвал меня к себе в город. Ну, отказываться от халявной выпивки не в моих правилах, да и друзей у меня среди городских не Бог как весть много. Посему собрал я свои нечестно нажитые, да поехал к Крысе на посиделки. А там уж и без меня было весело…

Водки было много. По этой причине Крысу я понимаю: не каждый способен одолеть такое количество - да без последствий. И последствия были: Крыса дрых в соседней комнате, а мы пока бужевали в зале. Родаков своих Крыса предусмотрительно спровадил куда-то подальше, и это было к лучшему: сынка-то своего они, правда, и так знали, как облупленного, а вот про его дружков вряд ли имели полную информацию. Оттого Крысины проводы могли надолго отбить веру в людей и у его маманьки, и папаньки, и прочих совместно проживающих. Да, никак не стоило сводить вместе разные поколения, это Крыса верно усёк.

Стол мы ещё не разгромили, посему закуси хватало. Стол, конечно, Крыса славно накрыл. Теперь уж, правда, смотреть не на что было, но главное – водки хватало. Пожалуй, с водкой даже переборчик был… Ну, это так, по моему субъективному мнению…

- Да не, Птица, это ты зря… Пьёшь, нет? – висел у меня на плече Мастёвый, он же Колотый, он же Витёк. Впрочем, Витёк – это взаправду имя, это у него в паспорте так прописано. Должно быть… Мастёвый пить умел: высосал он никак не меньше Крысы и Слона вместе взятых, только вот Крыса уже почивал на полатях, Слон окунулся мордой в салат, а вот Мастёвый – ничего, прям как на параде – только вот руку мне на плечи закинул да пальцы раскидал в стороны… А пальцы у него знатные – в перстнях синих, сразу видать: человек непростой, уважаемый… Про Колотого я раньше слыхал не раз, а вот так закорешиться впервые пришлось. Не скажу, что мне от такой дружбы особенно тепло стало, но и отказываться грех… Таких людей, как Мастёвый, обижать не стоит. Себе дороже…