Мари Лу: Гений

— Но… — Анден понижает голос, вытаскивает руки из карманов и складывает их на груди. — У меня есть для вас другое предложение. Думаю, вы заслуживаете гораздо более высокой должности, чем агент.

Я вспоминаю наше путешествие в поезде и слова, замершие на его губах.

— И о какой должности вы говорите?

Только теперь Анден решается сесть на кровать рядом со мной. Он так близко, что я чувствую его легкое дыхание на своей щеке и вижу едва заметную щетину на его подбородке.

— Джун, Республика еще никогда не была так нестабильна, как сейчас. Дэй остановил страну на краю пропасти, но мне выпало править в опасные времена. Сенаторы делят сферы влияния, а многие люди в стране только и ждут, что я оступлюсь. — Анден замолкает на секунду. — То светлое мгновение не гарантирует мне вечной симпатии граждан, мне одному не удержать страну.

Я знаю, что он говорит правду. Вижу на его лице тень усталости и разочарования — слишком большая ответственность легла на его плечи.

— В молодости мой отец правил на пару с моей матерью. Президент и его принцепс. То время было вершиной его могущества. Мне тоже нужен союзник, умный и сильный, кого я мог бы наделить властью над Конгрессом.

Я непроизвольно задерживаю дыхание, когда начинаю догадываться о характере его предложения.

— Мне нужен напарник, который будет держать руку на пульсе страны, человек чрезвычайно талантливый во всем, за что бы ни брался. И человек, который разделяет мои представления о том, как создавать страну. Конечно, никто не может в мгновение ока из агента превратиться в принцепса, потребуется интенсивная подготовка, обучение, специальное образование. Возможно, придется расти до этого поста многие годы, десятилетия, сначала пройти обучение в качестве сенатора, а потом уже занять позицию лидера Сената. Такая подготовка дается нелегко, в особенности если у человека нет опыта работы в Сенате. Конечно, будут и другие номинальные принцепсы, мои сторонники. — Он делает паузу, тон его голоса меняется: — Ну, что скажете?

Я отрицательно покачиваю головой, еще не до конца поняв суть его слов. У меня есть возможность занять пост принцепса — второго человека в стране. Почти все свое время я стану проводить в обществе Андена, выступая в поддержку каждого его шага на протяжении минимум десяти лет. Я не смогу видеть Дэя. Предложение Андена ставит под вопрос все мои планы на жизнь с Дэем. Почему Анден делает мне это предложение? Только ли из-за представлений о моих способностях? Или же сюда примешиваются эмоции: продвигая меня, он получает возможность проводить со мной больше времени. И как я выдержу конкуренцию с другими претендентами на пост принцепса? Они, возможно, на десятки лет меня старше и уже сейчас занимают посты в Сенате. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сформулировать ответ как можно более дипломатично:

— Президент, я не думаю…

— Не буду на вас давить, — прерывает он меня, сглатывает и неуверенно улыбается. — Вы вольны отвергнуть мое предложение. И вы можете быть принцепсом без…

Неужели Анден зарделся?

— Вас никто не принуждает, — говорит он, не закончив предыдущей фразы. — Я… Республика будет вам только благодарна, если вы согласитесь.

— Не знаю, есть ли у меня необходимые качества, — отвечаю я. — Вам нужен кто-нибудь, кто справится с этим лучше меня.

Анден берет обе мои руки в свои:

— Джун, вы родились для того, чтобы потрясти основы Республики. Никого лучше вас нет.

Поначалу я доктору не нравился. Наше чувство, конечно, было взаимным — у меня от госпиталей остались не самые приятные воспоминания.

Два дня назад, когда им наконец удалось снять меня с балкона Капитолийской башни и успокоить воодушевленные толпы, я, связанный, оказался в машине «скорой», которая доставила меня прямо в госпиталь. Там я разбил доктору очки, а когда они попытались осмотреть меня на предмет травм, разбросал по палате металлические подносы. «Кто ко мне притронется, — предупредил я, — сломаю, к чертям, шею». Персоналу пришлось связать меня. Я до хрипоты кричал, требовал показать мне Идена, грозил сжечь госпиталь, если его не привезут. Я звал Джун. Я требовал доказательств, что Патриотов освободили. Я просил показать мне тело Каэдэ, умолял похоронить ее по-человечески.

Они транслировали все это в эфир, потому что люди, собравшиеся у здания, хотели знать, что со мной обращаются хорошо. Постепенно я угомонился, а увидев, что я жив, люди в Денвере тоже стали успокаиваться.