Энн Маккефри: Мятежники Акорны

— Да, — печально кивнул он, — полагаю, ты права.

— Вы грустите из-за того, что больше не встречаетесь с нею?

— Нет, дело не только во мне. У меня такое чувство, будто она все больше и больше уходит в себя, закрывается от окружающих. Поначалу я думал, что дело действительно во мне, что я ей осточертел и она хочет быть с тем солдатом Федерации. Но потом выяснилось, что это не так. Надари бросила его уже через пару месяцев. Кроме того, она ничуть не возражала против того, чтобы я встречался с Андиной. Более того, она ей нравилась, и Надари говорила, что мне с Андиной будет гораздо лучше, чем с ней. Но, поверь мне, на Надари это вовсе не похоже. Мы с ней до сих пор остаемся друзьями, она дорога мне. Однако я чувствую, что с ней что-то не так. Но поскольку мы с ней так толком и не успели поговорить после моего возвращения из экспедиции, в ходе которой я собирал утиль на нархи-Вилиньяре, мне неизвестно, что у нее на уме.

— Но у вас наверняка есть какие-то предположения? — спросила Акорна, желая услышать продолжение истории.

Беккер молча кивнул. Глаза его были опущены к полу, губы крепко сжаты, плечи устало сгорблены.

— Да, — заговорил капитан. — Я думаю, она все еще терзается тем, что произошло с ней после того, как Эдакки Гануш и адмирал Икваскван одурманили ее, превратили в пыточную машину и использовали против твоего народа.

— Но ведь она наверняка знает, что в этом нет ее вины, — проговорила Акорна. — И мой народ, как только у него появилась такая возможность, исцелил ее раны — и моральные, и физические. Разве не так?

Внезапно Акорна ощутила укол вины. В последнее время на нее свалилось слишком много проблем. Сначала — исчезновение самого близкого для нее человека, связанное, как полагали, с какой-то поломкой машины времени, случившейся в результате тотального разрушения Вилиньяра ордами кхлеви, потом — боль от этой потери, которую безуспешные попытки отыскать и вернуть Ари делали еще острее… Да, собственные переживания заставили и ее саму замкнуться в себе, забыть о том, что у других людей тоже имеются проблемы, которыми они не хотят делиться с Акорной, чтобы не обременять ее дополнительными переживаниями. Но самая неприятная правда заключалась в том, что теперь Акорне приносила облегчение мысль о том, что не у нее одной все плохо, что другие тоже печалятся и, возможно, даже страдают. Похоже, она встала на путь превращения в законченную эгоистку.

Беккер пожал плечами и вновь заговорил:

— Разумеется, они простили ее за все то зло, которое она им причинила, избавили от дурмана, излечили ее раны. Вопрос в другом: простила ли Надари саму себя? Думать, что ты самое гнусное, самое жестокое, самое зловещее существо из всех двуногих — это ужасно, а для такого человека, как Надари, привыкшей отвечать за свои поступки, ужасно вдвойне. В результате того, что проделали с ней эти негодяи, в ее душе, должно быть, сейчас полный хаос и непроглядная ночь. Она пыталась хоть немного отвлечь себя от мрачных мыслей — с помощью Луны, Харакамянов, меня, того солдата Федерации, но вряд ли ей это помогло. Не думаю, что душу можно излечить таким путем. Ей, по-моему, следовало самой додуматься до этого, но Надари, наоборот, отталкивает от себя всех тех, кому она дорога. Единственное существо, с которым у нее, кажется, сохранились нормальные отношения, это РК. Но даже при этом Надари не хочет взять его себе, хотя я и просил ее об этом. Черт возьми, даже он просил! Однако она упорно отказывается, словно боится причинить зло и ему.

— О, простите, капитан! — расстроенно воскликнула Акорна. — Я и представления не имела о том, что она испытывает подобную боль. Если хотите, я попробую прощупать ее более основательно и выяснить, удастся ли мне помочь ей. Знаете, мне кажется, что ее состояние чем-то напоминает то, в котором находился Ари.

— Да, пожалуй, ты в чем-то права. Однако есть одно различие: Ари никто не заставлял делать что-то против его воли и совести. Даже несмотря на то, что его подвергли мучительным пыткам и изуродовали, он все равно остался линьяри. Кхлеви вырвали его рог, переломали ему кости и едва не убили, но тем не менее им не удалось заставить его причинить кому-то зло. Ари терпел страшную боль, но она не сломила его. А вот мою Надари эти подонки Гануш и Икваскван буквально вывернули наизнанку, освободив жившую в ее душе злую собаку, которую она всегда держала на коротком поводке, и превратив ее в одну из тех гадин, каких она сама всегда ненавидела. Сегодня это чудовище по-прежнему живет рядом с ней, но Надари жестко контролирует его, поскольку по сути своей она — защитник, прирожденный герой, покровитель слабых. А Гануш и его банда искалечили ее душу.