Михаил Ахманов - Океаны Айдена

Одинцов судорожно сглотнул.

— Ее убили дикари Понитека во время междоусобицы Гартора с Брогом. Я… Я отражал нападение на деревню и не смог защитить ее.

Залар опустил глаза.

— Случается, что наши эмиссары гибнут, и все, что мы можем сделать, — это воздать им почести… Люди на севере упрямы, подозрительны и жестоки. Сарлад, ваш отец… так его звали на самом деле… тоже погиб. Вы не хотите его заменить? — Одинцов молчал, и южанин, убедившись, что не получит ответа, произнес: — Раньше мы не рассматривали вас как достойного преемника. Вы были слишком легкомысленны, слишком увлечены… ээ… радостями жизни. Женщины, вино, дуэли, попойки с друзьями-гвардейцами… Но вы изменились, Эльс, определенно изменились!

— Откуда вы знаете?

— Ваш отец не единственный агент в Тагре. Есть другие, в столице империи, в Ксаме, почти во всех крупных городах. Не очень много, но они — наш щит против северных варваров. Основа нашей политики сдерживания.

— Вы могли бы уничтожить все страны Ксайдена и Хайры, — промолвил Одинцов. — Вы могли бы стереть их в пыль, а прах развеять по ветру!

— Могли бы. Но это стало бы нечестивым деянием, мой юный друг. Жизнь священна!

Одинцов кивнул, понимая, что южане мыслят иначе, чем жители варварских стран. Находясь здесь, на их корабле, он словно на миг перенесся из айденского средневековья в будущее Земли — может быть, в двадцать пятый или тридцатый век. Вероятно, в чем-то они были близки ему, не Арраху Эльсу бар Ригону, а настоящему Георгию Одинцову, ближе, чем воины, торговцы, нобили и крестьяне, населявшие империи, эдораты и королевства Севера.

— Чужая жизнь священна, — заметил он, — пока есть куда уйти, пока Север и Юг разделены Зеленым Потоком и болотами. Но когда-нибудь до вас доберутся! Доберутся из Айдена или Ксама, из Сайлора или с Перешейка. И что вы станете делать? Что, Залар?

— Надеюсь, нас здесь не будет, — с улыбкой сказал южанин. — Вселенная так огромна, Эльс, и в ней так много свободных миров! Уже два поколения мы улетаем с этой планеты. Пройдет век-другой, и тут не останется ни одного ратонца. Ни городов, ни машин, ни людей, только одичавшие сады, заросшие травой дороги и поля… Царство светлого Айдена! И тот, кто до него доберется, сможет начать новую жизнь.

— Вот как… значит, вы улетаете отсюда… — в изумлении пробормотал Одинцов. Слова Ильтара вспомнились ему, и он повторил: — Улетаете в небеса в пламени и громе…

— Так летали давно, очень давно, Эльс. Теперь нет ни грома, ни пламени. Этот корабль движется бесшумно. — Залар прикоснулся к прозрачной стене. — Только не спрашивайте как — в магию вы не верите, а иначе я не могу объяснить. Я не инженер, моя специальность — люди.

— Вы ищете тех, кто выживет на Севере?

— Можно сказать и так. Достаточно смелых, осторожных, способных справиться с любой ситуацией. Таких, как ваш отец.

— Он не справился, он умер, — сказал Одинцов, — и ради него я буду вам помогать. Ради него и той девушки, Найлы. Не в качестве эмиссара, не подчиняясь вашим приказам, а как нобиль Айдена и свободный человек. Это устроит, Залар?

— Я рассчитывал на большее. Но, как говорят у нас, каждая птица вьет гнездо на свой манер. И еще говорят, если камни упрямы, то сложенный из них очаг крепче. — Южанин поднялся. — Спустимся вниз, мой благородный нобиль. Я думаю, Омтаг и Хрон уже починили вашу летающую лодку.

Елене Павловне Гурзо, психологу Проекта, казалось, что она близка к открытию. Это чувство было ей знакомо: ожидание полной, всеобъемлющей ясности, когда рассеивается туман гипотез, предположения сменяются уверенностью и приходит ответ на любой вопрос. Половина дела — задать верные вопросы, другая половина — разобраться с фактами, в конечном счете факты объясняют все. Обычно ей это удавалось, она была опытным исследователем, умевшим сочетать логику с фантазией.

Три дна назад Константин Ртищев совершил погружение в мир, условно названный Грин Форестом. Он очутился в теле охотника-гуманоида, блуждающего в безбрежном лесу, среди гигантских деревьев с перистыми листьями — в их кронах обитали существа, напоминавшие птиц, змей и ящериц в разноцветной чешуе, подобие больших мохнатых белок и другие твари, уже ни на что не похожие. Охотник, вместивший разум Ртищева, имел метательный снаряд, не дротик и не стрелы с луком, а что-то вроде бумеранга из гибкой и блестящей стали — так, во всяком случае, казалось Ртищеву. Он описал это орудие, одежду человека и все, что было у него с собой, — кожаный мешок с припасами, длинный, как мачете, нож, ожерелье из бронзовых шариков и многократно сложенную ленту с письменами — книгу или ее аналог. В этой реальности он пробыл тридцать семь минут и мог остаться дольше, но не рискнул, завидев какую-то хищную тварь внушительной величины. Вряд ли она была добычей для охотника, скорей наоборот, и Ртищев точно выполнил инструкцию: вернуться при любой опасности.