Катэр Вэй - Охота на скребера

— Ммм-да. — проблеял я, почёсывая заросшую щёку.

А когда Арману рассказали, что этой малолетней пигалице, как он выразился, уже двадцать четыре года, глаза его подозрительно заблестели.

— Кажется, мы его теряем. — изрёк Кир, наблюдая, как Арман крутится вокруг Анны, предлагая ей свою помощь, спустя пятнадцать минут после известия.

Утренняя суета в такой толпе ввела меня в растерянность. Я просто сидел на матрасе и смотрел на действия остальных до тех пор, пока меня не выгнали с «ложа» святым пинком. Перекусили бутербродами с кофе, загрузили не ходячих, выгребли весь мусор, натромбовались в машины, аки сельдь в бочки, и отправились домой. До родного стаба оставалось меньше шести часов езды, настроение у всех — предвкушающее конец нервотрёпки и нервного напряжения.

Анна и Нина всю дорогу выносили мозг вопросами о Парадизе и Улье. Спасибо Арману за чудесную поездку. Увидев первый пост, я, да и все остальные мужики, выдохнули с величайшим облегчением. Анекдот про болтливую жену и мешок семечек, явно взят из жизни. Нет, этих двоих однозначно вместе оставлять нельзя. На пару они лупят болтовнёй хлеще, чем ЗУ-23 свинцом.

— Привет, Прапор! Ты чего, обратно на передовой? — громко спросил Кир, остановившись у шлагбаума. — Аби с тобой?

— Здорово, — взмахнул он рукой, всех приветствуя. — С Лешим остался. Как съездили? — вопросительно глянул в мою сторону. Я отрицательно качнул головой. Прапор дёрнул щекой. — Не чё, ещё не вечер, — кивнул он. — А это что за женский батальон у вас, — указал взглядом на притихших девушек.

— У нас сборная полов, — улыбнулся Кир. — десять пленных у муров отбили. Ты это, Батону звякни, пусть палаты готовит на десять человек. Двое совсем тяжёлые. И Седой пусть туда же подтянется, если не сильно занят.

— Не вопрос. Вечером состыкуемся, или отдыхать будите?

— Состыкуемся. Интересного много. Есть чего рассказать. Созвонимся.

— Давай. — Прапор махнул нам рукой, и шлагбаум пополз наверх.

Вот и родные стены показались. Как же я рад снова оказаться дома…

Холодный, неприятный весенний Питерский ветер забирался, казалось, прямо в душу, и выдувал все хорошее и доброе из этих душ….

Люди торопились по только им самим известным делам, отворачивая лица от прохожих, и шепча проклятья встречному, колючему ветру. Надо заметить, что проклятья эти были высококультурными, потому, что люди-то были Питерскими…

Семен шёл по знакомой аллее парка… Он отчётливо вбивал каждый шаг в асфальтированную дорожку, и с улыбкой вспоминал, как не так уж и давно, по меркам Джинов, он шёл по этим же дорожкам, но тогда они были вымощены крепкой, добротной брусчаткой. Семен улыбался, он единственный, кто улыбался в парке в то утро. Он вспоминал….

Тот отпуск ему не забыть… Семен всегда проводил отпуск на Земле, в отличии от коллег. Он очень любил людей — неуклюжих, немощных, но таких похожих на них, Джинов.

Все друзья Семена смеялись над его увлечением, и убеждали его, что это вымирающий вид, который убивает себя сам. Семен отмахивался и верил в Людей. Он, и ещё его арестованный и отбывающий наказание друг — Прометей.

— Доиграешься, — говорили ему, — отправишься прямиком за Прометеем. И будите сидеть оба и любить людей.

Друзья обидно смеялись и неслись дальше….

Семен вспоминал, и картинки тех дней проплывали перед его глазами.

В тот раз он явился в образе гимназиста и подружился с прекрасными молодыми, амбициозными людьми.

Какие великолепные розыгрыши придумывал Кюхельбекер для юного Пушкина… как они вместе хохотали…

Омрачало его любовь к людям только одно: люди думали о чем угодно, но только не о своём здоровье. Это больно задевало Семена, и удивляло. Они просили денег и славы, и, о-о, ужас, смерти и недугов для других людей… и ещё тысячи нелепых и непонятных желаний, непонятных для Джина.

Они просили вечной жизни… Настойчиво, с какой то маниакальной убеждённостью, что вечная жизнь принесёт им счастье. Несколько раз Семен, разозлившись, давал им их вечную жизнь, но… стыдно вспомнить, с небольшим бонусом: с такой же вечной, как и их новая жизнь, зубной болью.

Но, как бы там не было, Семен продолжал верить в человечество. Он знал, что люди справятся со своими извечными заблуждениями, и в мир их войдут любовь, процветание, здоровье, радость….

— Ээ-ээ, мужчина…. Закурить не найдётся?

Семен, выдернутый из воспоминаний хриплым голосом, с удивлением уставился на обратившегося к нему человека: