Катэр Вэй: Охота на скребера

— И, где этот Ихтиандр хренов — спросил я, оглядевшись и не обнаружив в поле зрения горе суицидника.

— Да в автобусе валяется, Кир с ним. Спека всадили, чтобы истерику сбить, вроде, притих. Вот, блин…

— А с «серыми» чего у нас? Обращённые есть? И, вообще, времени сколько сейчас?

— Утро скоро. Двое обратились, двое уже не адекватные совсем, а остальные пока держатся, — ответил Арман. — Девку ту жалко, с близняшками которая, толковая, — с досадой плюнул в сторону сквозь зубы.

Пока я спал под деревом, командиры собрали в кучу всех выживших и рассказали о прелестях этого мира, объяснив, кто мы и каким образом происходил отбор на эвакуацию. Сказали, что девять человек из них скоро станут зомби, и для безопасности остальных и их же собственных детей, этих невезучих нужно отделить и связать. На прощание с родственниками дали час. Арман рассказывал, что первой вышла мать близнецов, первая и единственная, остальных пришлось вытягивать силой и с истериками.

И как я не проснулся от такого шума, удивительно просто. Откат, блин…

Утро нас «порадовало» ещё двумя новостями. Очередными суицидниками, на этот раз удачно повесившимся на дереве челом, и вскрывшей себе вены чувихи.

Оказывается, пока ребята возились с «утопленником», один из парней вышел незамеченным из палатки и вздёрнулся аккурат за ней, на собственных шнурках и ремне, смастерив себе, блин интересную виселицу. А предпоследняя беременная, которая являлась носителем «золотого» малыша, вскрыла себе вены осколком зеркальца, так что пробуждение началось с очередных криков и визгов на весь лес.

Вторая же новость заключалась в том, что мать близняшек до сих пор боролась с обращением, цепляясь за остатки разума изо всех сил. Увидев это, Прапор с Мухой принесли Лешего. Женщина с искусанными в кровь губами и пальцами, положив на землю перед собой фото сыновей, смотрела на них, не отрываясь, еле ворочая языком, вела устный счёт, периодически сбиваясь, замирая, кусала себя за пальцы до крови и, очнувшись, упорно продолжала счёт, который уже приближался к миллиону.

Командир посмотрел молча пару минут и, так ничего и не сказав, развернулся, кивнув Киру и Прапору, ушёл вместе с ними (его унесли на руках) в «Патриот», где поговорив не больше пары минут, он «вышел» и, позвав всех нас, спросил, есть ли кто против того, чтобы мы приняли в семью ещё троих? Все поняли, что он собирается сделать, но никто не возразил. Прапор, подойдя к девушке, сунул ей в рот белую жемчужину, одну из пяти, которые извлекли из ящеровидного скреббера при помощи болгарки и такой-то матери, потому как броня у гада оказалась, ну, очень прочной.

Распилив небольшое углубление в бугре на шее твари, запихали кусочек пластида и подорвали. Вот так, понемногу и удалось снять один пласт из брони, чтобы добраться до черепа.

— Запей. — Прапор без промедления сунул флягу под нос женщине, счетоводу…

Она проглотила тёплый шарик, запила живчиком и, ничего даже не спросив, просто сделала то, что ей сказали. Глаза её чуть распахнулись и, прижав истерзанную конечность в районе солнечного сплетения, прохрипела пробуждающимся голосом:

— Печёт…малость…

Дыхание её участилось, я проверил пульс — зашкаливает. Вдруг она вытянулась в струнку, мелко задрожав, и тут же обмякла, потеряв сознание. Пульс постепенно приходил в норму, дыхание стало ровным, и я увидел собственным даром, как в районе груди начал пульсировать крохотный золотой огонёк, раскидывая тоненькие лучики по всей венозной системе, пополз к мозгу, оплетая и уничтожая серую паутину. Золотая сияющая аура заняла её место, растворив в себе остатки безобразных щупалец. Огонёк в груди с каждым сокращением кардиолы увеличивался, и, достигнув размера теннисного мячика, взорвался, разделившись на три разные по величине огонька, которые принялись пульсировать в такт сердечному ритму. Паутина в голове засветилась ярче, и, сделав глубокий вдох, она ещё раз напряглась и, наконец, обмякла, тихо и спокойно засопев в глубоком сне. Посеревшая кожа её лица вновь приобрела естественный цвет фейса живого человека, ранки все затянулись, волосы причёски, которые стали похожи на грязную паклю, вновь заблестели естественным пшеничным оттенком, хотя, до этого, она была черноволосой, видимо, крашеной. Муха, подхватив уснувшую девушку на руки, отнёс в мою машину, где так и остался расстелен походный матрац. Срезали хомуты с конечностей страдалицы, накрыли её одеялом… Спи, мать…