Триша Салливан - Битва

Если бы только знать, как использовать ее. Если бы только ему удалось увидеть, как она действует.

Сияющий зубами вытаскивает винты из огнеупорного пластика, покрывающего мебель, то и дело делая перерыв, чтобы прокричать: «Когда я получу свои сигареты?». Он замечает, что Менискус смотрит на него.

— Хочешь мне помочь? Найди какую-нибудь штуковину, которой можно заменить зубило.

Менискус молчит, смотрит.

— Ну давай же, Пискля, шевелись. Ты что, собираешься просто сидеть тут и размышлять о болезни? Ты и впрямь хочешь потратить жизнь на то, чтобы передвигать с места на место идиотские камешки и воображать, будто это планеты?

— Откуда ты узнал, что это планеты?

— Знаешь, я ведь был здесь, когда ты с ними болтал.

— Я с ними не болтаю. — Затем он начал было говорить: «Я ни с кем не разговариваю…», но вовремя спохватился — сейчас эта фраза утратила свою актуальность.

— Да брось, конечно, разговариваешь. Даже во сне.

— Это подарки. Награды. За эксперименты.

— Тоже мне награда. А как тебе понравился бы кондоминиум в Ки-Уэст?

— Вот этот самый старый. Он дал мне его, прежде чем отправить сюда. Он сказал, мы с ним одинаковые, поэтому я должен быть храбрым.

— Кто сказал? — фыркнул Сияющий, но по его виду было ясно, что ответ его мало интересует.

Менискус промолчал.

У доктора были темные глаза и руки, похожие на руки Менискуса, мужской голос и женские духи.

— Я буду всегда любить тебя, что бы ни случилось, и я буду рядом за тобой, даже если ты меня не сможешь увидеть.

Лицо у доктора странное, его половые признаки смешались в памяти Менискуса, хотя в то время иных лиц он не знал. Узкий подбородок и небольшое адамово яблоко, как у женщины, и щетина, как у мужчины. Лицо доктора улыбалось ему с тех пор, как он был малышом. Оно говорило с ним мягким тенором.

— Не важно, что они сделают с тобой, — сказал доктор. — Планеты они не тронут. После каждой фазы ты будешь получать планету, и никто не сможет забрать их, и никто не сумеет повлиять на планеты, кроме тебя. Смотри на планеты, и ты увидишь, как там разворачиваются целые истории.

Менискус спросил:

— Почему ты бросаешь меня?

— Потому что должен. Так лучше и для тебя. Так я смогу тебя защитить. Ты останешься мужчиной, не превратишься в недочеловека, не то мальчика — не то девочку.

Неужели это так плохо? Менискус хотел спросить, но не стал, потому что он был мальчиком, а ни один мальчик не захочет стать девочкой — или недочеловеком.

— Другого пути нет, — добавил доктор. — Ты проведешь свою жизнь в институте. Иначе рано или поздно ты умрешь от Y-чумы. В Цитадель тебя не примут, потому что ты клон, а здесь ты будешь в безопасности. Вирусы, которыми они засеют тебя, не будут угрожать твоей жизни. Пусть они и выведены некогда из Y-вирусов, но они эволюционировали уже несколько поколений и не разрушат тебя. Никогда, если я помогу тебе.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Они говорят, что я должен.

— Они? Кто такие эти они?

— Ты не поймешь, Менискус, ты еще слишком маленький.

— Тогда не слушай их!

— Я должен. Они наше будущее, наша судьба.

Наконец Менискус ответил Сияющему.

— Мой отец — клон. Он единственный мужчина, которого я знал. Пока не появился ты. «Не доверяй доктору Бальдино, — сказал он. — Не доверяй никому из них. Ничего им не рассказывай. Эти женшины считают, что они используют тебя, но на самом деле это мы их используем». — Менискус помолчал. — Ты знаешь, что в тот день, когда ты пришел, я почти умер? Если доктор собирался спасти меня, разве он уже не появился бы здесь? Думаю, он просто предатель. Тогда почему я не должен говорить?

— Ты хочешь сказать, что не разговаривал целых девять лет только потому, что этот парень тебе так сказал? Что ж мать твою, прелестная история. Однако это еще не повод распускать нюни. Давай же, найди мне наконец зубило.

Но Менискус помогать не торопится. Он забился в самый дальний уголок кровати, подальше от внимательных глаз Сияющего. С помощью своей новоприобретенной ментальной мышцы, пока еще робко, он заставлял расти ногти на руках.

Очнулась я под неподвижной тушей Декарта. Повсюду слышались голоса. В голове шумело, воздуха не хватало. Прежде я как-то не замечала, какие все-таки гибкие человеческие ребра. Мои расплющились от придавившего их веса, но, надо отдать им должное, сдюжили и не сломались. Захотелось как можно скорее выбраться из-под тела Декарта, но я не шевелилась, решив сначала оглядеться. Открыла глаза. Стояла темень, приглушенный свет лился только от застекленной крыши магазина. До меня доносился шум вертолета, накладывающийся на звуки выстрелов и крики, но разглядеть сам вертолет мне не удалось. Мы с Декартом скатились почти вплотную к черным стеклянным стенам «Шарпер имидж», где я основательно застряла под его телом.