Сергей Фомичёв: Прикуп

На небольшой экран проецировался фильм о планете Окуси. Графики сменялись пейзажами, всё это сопровождалось лёгкой музыкой, а приятный женский голос за кадром призван был довести до любопытной публики массу полезной информации.

С тем же успехом устроители аукциона могли показывать ролик о вреде курения. На экран никто не смотрел, сотни взглядов устремились чуть ниже, где на дубовой скамейке ёрзал, безнадёжно пытаясь устроиться поудобней, посланник идущей с молотка планеты. Будучи ещё недавно сельским учителем, он чувствовал себя в новом качестве несколько неуютно.

– Бедняга имеет вид приговорённого к казни, – заметила Лорена Гомес своему ассистенту. – И не слишком надеется на апелляцию.

Признанная телезвезда, она могла позволить себе проявить толику сострадания.

Путаясь в испанском, учитель, хоть и не так складно, как голос из динамиков, рассказывал о нелёгком труде и нехитром быте, что сложился на аграрной планете; об освоении новых земель и борьбе с тарпами, не ведающими страха и способными выходить в одиночку против целой деревни; о долгих дождях, что убивали дороги; о тоскливых песнях, сложенных в пору цветения очох, ядовитая пыльца которого наполняет воздух, загоняя людей в дома; о празднике урожая, когда одуревшие от страды парни добираются, наконец, до таких же одуревших девиц, о свадьбах, что играются вслед за этим…

Вся эта пастораль нисколько не волновала собравшихся вокруг журналистов. Они вяло задавали вопросы, зевая, фиксировали ответы и всё чаще посматривали на часы в ожидании торга.

Десять роскошных синих кресел в секторе, отведённом участникам аукциона, пока пустовали. Восьми из них суждено было так и остаться невостребованными. Крайние, как обычно, вот-вот займут представители Фонда Освоения и Института Развития. Благозвучные названия компаний давно ни от кого не скрывали их хищнической сущности.

После запрета электронных и анонимных продаж все крупные аукционы проводились открыто, по системе, чем-то похожей на игру в покер. Это привлекало немало прессы и толпы зевак. И если бы не заранее предрешённый результат, действо в самом деле могло бы получиться зрелищным. Но уже много лет обходилось без сенсаций, и вся интрига заключалась в единственном вопросе – которая из двух корпораций наложит лапу на очередную планету.

У входа в зал возникло оживление. Журналисты, предоставив бывшему учителю дожёвывать начатую фразу, развернули свои микрофоны и объективы на более достойную цель. Первым в дверях появился господин Порхе, топ-менеджер Фонда Освоения. Выставив перед собой ладонь, он остановил напор прессы и заявил, что комментариев до окончания торгов не будет. Репортёры, пропустив заявление мимо ушей, принялись обстреливать мистера Порхе вопросами. Они делали это с таким упоением, с такой самовлюблённостью, что казалось, будто представитель Фонда лишь повод, а главная цель их атаки заключается в демонстрации коллегам и публике собственной крутости.

Позволив журналистам несколько мгновений насладиться этой игрой, смуглые коренастые полицейские ловко продавили для босса и его референта коридор, а затем проследили, чтобы пресса ненароком не просочилась в зону торгов.

Здесь царил иной мир. Мир крупных ставок, гигантских сделок и непомерных состояний. Приглушённый свет и мягкие тона драпировки создавали уют, вырывая зону торгов из окружающего пространства. На столиках стояли вазы с фруктами, минеральная вода, пепельницы… – господа желали проводить даже липовые торги с привычным комфортом.

Порхе уселся в кресло, его референт пристроился на откидном стульчике. Возле них тут же возник седовласый метрдотель. На его лице не отражалось и тени раболепия.

– Доброй ночи, сэр, – произнёс он.

– Здравствуй, Рикардо. Рад, что ты по-прежнему служишь здесь, – добродушно заметил Порхе.

– В наше время не просто найти опытного распорядителя, – ответил метрдотель. – Желаете что-нибудь заказать?

– Стакан апельсинового сока.

Рикардо подозвал кельнера, передал ему заказ и полный достоинства встал в стороне.

Всё до мельчайших подробностей повторилось с появлением господина Левко из Института Развития, который занял кресло на противоположенном конце зала.

Порхе взглянул на соперника с деланным равнодушием, тщательно скрывая свою неприязнь. С предшественником Левко он ладил, а этого молодого хлыща недолюбливал. Сам-то он добивался назначения долгие годы, поднимаясь постепенно по всем ступеням иерархии. Левко же получил должность в двадцать три года, даже не пошевелив пальцем. За него голосовали деньги его семьи. Не пройдёт и трёх лет, как молодой менеджер займёт место в совете директоров, а Порхе к тому времени как раз созреет для пенсии. Для Левко – это первая ступенька в карьере, а для Порхе – последняя. Вот и вся разница. Вот и причина для неприязни.