Он сделал ещё одну паузу, и Качмарчик кивнул.
— Вы — морской пехотинец, капитан Качмарчик. Это же относится ко всем вашим людям, а военная подготовка по необходимости отличается от полицейской. Вы сказали, что намерены "нейтрализовать" башню, или бункер, или что там это такое есть, насколько возможно быстрее. Я обязан спросить вас, значит ли это, что вы планируете открыть огонь на поражение, не предложив предварительно подозреваемым сдаваться без сопротивления?
Ему показалось, что в желто-зелёных глазах морпеха мелькнул огонёк уважения. Совершенно точно он видел как поморщился, скорее всего раздражённо, лейтенант Хеджес, и как сверкнули зубы лейтенанта Келсо в скупой улыбке, лишённой всякого намёка на юмор.
— Позвольте объяснить это вам следующим образом, капитан Джезич, — секунду спустя сказал Качмарчик. — Только что поднятый вами вопрос не был обойдён капитаном Тереховым, когда он отправлял меня в эту миссию. Он подчеркнул, что соблюдение корнатийских законов представляет собой первостепенную важность. Однако, хотя я сознаю, что это в первую очередь полицейская операция, суть данной конкретной постройки делает операцию фактически войсковой. Я попытался достичь наилучшего, какого только смог, компромисса между этими двумя наборами условий и приоритетов.
— В то самое мгновение, когда первый из моих бойцов доберётся до цели, он выпустит дистанционно управляемую громкоговорящую систему, которая начнёт передавать требование к находящимся в сооружении сдаться и выходить из укрытия без оружия. А также предупреждение, что мы готовы открыть огонь на поражение, если они не подчинятся немедленно. Если они подчинятся, мы не сделаем ни одного выстрела. Если же, однако, они не подчинятся, или хоть в кого-то из моих людей выстрелят, или мы обнаружим, что там размещено готовое к немедленному использованию тяжёлое оружие, это перестанет быть полицейской операцией, и превратится в военную. С учетом этих условий мои люди будут проинструктированы брать пленных, если только это не поставит их, или кого-то другого под удар.
Его странного цвета глаза уставились прямо в глаза Джезича. Решительно, без колебаний, и капитан полиции понял, что выслушал позицию не подлежащую обсуждению. Однако…
— А что насчёт нейтрализации башни, капитан?
— Все, кто будет там находиться, услышат требование сдаться, капитан. Команда сержанта Кэссиди получит приказ вывести из строя могущее оказаться там тяжёлое вооружение по возможности не причиняя потерь. Однако я не стану подвергать своих людей опасности обстрела с этой позиции. Если размещённое там оружие будет невозможно нейтрализовать не уничтожая башню, я отдам приказ её уничтожить. Разве только все находящиеся внутри немедленно выйдут наружу и сдадутся. Надеюсь, что окажется возможным нейтрализовать эту позицию никого не убивая. Но если там будет тяжёлое оружие, я готов считать это доказательством того, что находящиеся в сооружении люди участвуют в незаконной деятельности и поэтому сохранение их жизней, как преступников, уступает приоритет сохранению жизней моего личного состава.
Джезич поколебался на грани протеста, но сдержался. Сдержался потому, что понимал логику занятой мантикорцами позиции. И потому, что для его звёздной нации было жизненно важно сохранить не просто сотрудничество с мантикорцами, но и их готовность к активной помощи. А ещё потому, что сам он был офицером спецназа полиции… потому, что слишком часто в своей работе ему приходилось попадать в ситуации, когда параметры и возможности были практически такими же, как те, лицом к лицу с которыми оказался здесь Качмарчик.
— Ладно, капитан Качмарчик, — сказал он наконец. — Я понимаю вашу позицию, и отношусь к ней с уважением. Полагаю, всем нам остаётся только надеяться на лучшее, верно?
— Боже мой, Айварс. — лицо оторвавшегося от чтения доклада Бернардуса Ван Дорта было бледным. — Тысяча тонн современного оружия?
— По оценке Качмарчика. — Терехов сидел за столом в собственном салоне и его лицо было столь же мрачно, как его голос. — Он может ошибаться в ту или другую сторону, но не думаю, что намного.
— Но, Боже милостивый, где они его раздобыли?
— Мы не знаем. И, возможно, не сможем узнать. У нас всего лишь пятеро пленных и трое из них в тяжелейшем состоянии. Доктор Орбан делает что может, однако он практически уверен, что по меньшей мере один из них не выживет.
Читать дальше