Грэм Макнилл - Последняя церковь (The Last Church)

— Давно мне не встречался такой букет, — сказал Откровение, и Урия, открыв глаза, увидел довольную улыбку на лице своего гостя. — Не думал, что в мире еще осталось что-то подобное.

Лицо Откровения смягчилось, щеки порозовели. По какой-то неведомой причине Урия уже не ощущал прежней враждебности к гостю, словно их сблизил этот миг, наполненный впечатлениями, которыми могли насладиться только истинные ценители.

— Это старая бутылка, — пояснил Урия. — Единственная, которую мне удалось спасти из развалин родительского дома.

— Кажется, у тебя привычка держать под боком выдержанный алкоголь, — заметил Откровение.

— Пережитки бурной молодости. Тогда я любил выпить лишнего, если ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. Мне доводилось встречать многих, кому это пристрастие разрушило жизнь.

Урия отпил еще, на этот раз маленьким глотком, и сделал паузу, восхищаясь густым вкусом.

— Ты сказал, что хочешь узнать о Гадуаре? — наконец проговорил он.

— Если ты готов к рассказу и действительно хочешь этого, то да.

Урия вздохнул:

— Хочу, да. Но готов ли я… Что ж, вот как раз и выясним.

— Тогда при Гадуаре выдался кровавый день, — сказал Откровение. — Всем, кто был там, пришлось нелегко.

Урия покачал головой.

— Зрение у меня уже не то, что раньше, но я вижу, что ты слишком молод, чтобы помнить тот день. Сражение произошло еще до твоего рождения.

— Поверь мне, — возразил Откровение. — Я знаю все про Гадуаре.

От слов Откровения по спине священника пробежал холодок, и, встретившись взглядом с гостем, Урия увидел в его глазах такое бремя знаний и опыта, что ему стало стыдно за предыдущий спор.

Но вот Откровение поставил бокал на стол, и наваждение прошло.

— Вначале мне придется немного рассказать о себе, — заговорил Урия. — Каким я был в те времена, и как получилось, что на поле битвы при Гадуаре я обрел Бога. Если ты, конечно, не против выслушать мою историю…

— Конечно же, нет. Расскажи мне то, что считаешь нужным.

Урия сделал глоток и продолжил:

— Я родился в городе у подножия горы, на которой стоит церковь. Было это почти восемьдесят лет назад; я был младшим сыном в семье местного лорда. Моему роду удалось пережить последние годы Старой Ночи и при этом сохранить большую часть фамильного богатства: моим предкам принадлежали все земли в округе, начиная от этой горы и до моста, соединяющего остров с материком. Жаль, я не могу сказать, что в детстве со мной плохо обращались, — это бы объяснило, почему я стал тем, кем стал; но это было бы неправдой. Семья потакала всем моим прихотям, и я вырос испорченным баловнем со склонностью к выпивке, разгулу и дерзостям. — Урия вздохнул. — Теперь-то я понимаю, каким мерзавцем я был, но таков удел всех стариков: вспоминать себя в молодости и слишком поздно с сожалением осознавать все совершенные ошибки. Как бы то ни было, в пылу подросткового бунтарства я решил попутешествовать по миру и увидеть те его уголки, что еще сохранили свободу после того, как по планете прошел Император. Столько стран уже признали его власть, но я был полон решимости найти последний клочок земли, еще не оказавшийся под пятой его армий грома и молнии.

— Судя по твоим словам, Император был настоящим тираном, — сказал Откровение. — Он положил конец войнам, грозившим уничтожить планету, и сверг десятки тиранов и деспотов. Без вмешательства его армий человечество впало бы в анархию и уничтожило само себя за одно поколение.

— Да, но, может быть, это было бы и к лучшему, — ответил Урия, отпивая из бокала. — Может быть, вселенная решила, что мы упустили свой шанс и наше время истекло.

— Чушь. Вселенной нет никакого дела до нас и наших поступков. Мы сами творим свою судьбу.

— К этой философской мысли мы, без сомнения, еще вернемся, но я рассказывал тебе о своей юности…

— Да, конечно, — согласился Откровение. — Продолжай.

— Спасибо. Итак, после того, как я объявил о своем решении отправиться в путешествие, отец любезно обеспечил мне щедрое содержание и снабдил свитой гвардейцев, призванных защищать меня в пути. Я покинул дом тем же днем, пересек серебряный мост четыре дня спустя и ступил на землю, которая оживала после войны и уже начинала процветать благодаря работе, обеспеченной приказами Императора. Молоты ковали пластины доспехов, фабрики, почерневшие от сажи, штамповали оружие, и целые города швей шили униформу для его армий. Перебравшись в Европу, я странствовал по континенту, предаваясь разгулу, и повсюду я видел его знамена с изображением орла. В каждом городе, в каждой деревне я видел, как люди возносят хвалу Императору и его могучим громовым гигантам; но их слова казались неискренними, как будто их благодарность была видимостью, вызванной страхом. Однажды, еще ребенком, я видел одну из армий гигантов Императора, но именно тогда я впервые увидел их уже после того, как покорение закончилось.