Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...

Здесь он здорово ошибался, находясь в рамках (или тенетах) прошлых представлений. Ему не приходилось, прожив много десятилетий в конце девятнадцатого века и почти весь двадцатый, общаться с людьми, столь резко сменившими «среду обитания», как Кирсанов или Басманов. Мы — совсем другой контингент. Тем более они оба успели очень многому научиться, читая книги, работая с компьютерами и путешествуя между мирами. Мозги у них были правильно устроены, это главное, а информационное наполнение — дело наживное.

— Да вы не стесняйтесь, выражайтесь, — поощрил его жандарм, как если бы разговаривал с арестованным эсером-террористом. — Поймем как-нибудь.

— Хорошо, — сказал Антон, оглянувшись именно на меня. Будто спрашивая, как быть. Я сделал разрешающий жест.

— Сейчас этих дуггуров-элоев у нас нет…

— Сбежали, что ли? — с профессиональным интересом спросил Кирсанов. — И как же вы так… промухали? У меня что из «Крестов», что из Константиновского равелина ни один… временно задержанный или подследственный не сбежал. В худшем случае случались «неудачные попытки»… А я слышал, вы еще при обоих Александрах служили…

Лицо и тон Кирсанова выражали горестное недоумение, легкое сочувствие и не слишком тщательно маскируемый сарказм.

— Я по другому ведомству служил, — с неожиданной гордостью ответил Антон, и я вдруг со странным чувством отметил — сколь же сильна та самая «одержимость временем». Казалось бы, ну что Антону, дожившему как минимум до встречи с Воронцовым (1984 год, Сухум), старые счеты между давно канувшими в Лету учреждениями монархии, уже семьдесят лет как не существующей.

Нет, с другой стороны, как говорил еще мой дед: «В армии, если без войны, три года служишь, а воспоминаний потом у мужиков на всю жизнь хватает».

— Об этом, надеюсь, у нас будет время отдельно поговорить, а по данному факту? — не поддался на провокацию Кирсанов.

Видя, что Антон слегка потерялся в непривычной для него ситуации (а чего вы хотите, из князей да в грязи), слово взял я.

— Павел Васильевич, никто ни в чем и ни при чем… Примем за данность, что пленники были захвачены несколько позже момента нашей текущей встречи и не могут быть предъявлены, потому что, с одной стороны, их здесь еще нет, а с другой — здесь они уже побывали и исчезли именно потому, что мы решили встретиться в данный, а не какой-нибудь другой момент. Допускаю, что это было нашей ошибкой, но теперь ничего не поделаешь. Времена, как сказал поэт, не выбирают…

— Благодарю за разъяснение, господин генерал-лейтенант! — Кирсанов щелкнул каблуками и опустился в кресло, выбрав наилучший выход из положения. Любому жандармскому офицеру, даже такому умному и прожившему с нами более четырех лет, подобные объяснения казались примерно тем же самым, что рассуждения Фомы Аквинского. Разве что с обратным знаком. Но на веру он многое принимать соглашался, опять же чисто эмпирически, наблюдая происходящее и не пытаясь подвергать его «Критике чистого разума» [65] «Критика чистого разума» — один из основополагающих трудов философа И. Канта (1724–1804), доказывавшего непознаваемость «вещи в себе» и познаваемость явлений, образующих сферу бесконечного возможного опыта. .

Мы втроем, Сашка, Олег и я, снабдив товарищей всей значащей информацией — но знающие больше и имеющие собственный план, который еще предстояло довести до стадии реализации, — сочли первый этап своей миссии выполненным. В неизбежно вспыхнувшей дискуссии участвовать не собирались. Запал был дан подходящий, а теперь пусть выговорятся и решают, исходя из собственных настроений и предпочтений.

В общем и целом стихийно сформировались три точки зрения, почти в точности совпадающие с теми, что мы обсуждали в узком кругу. Только вот с персоналиями мы ошиблись.

В зависимости от возраста, опыта и темперамента нашлись как сторонники невмешательства и немедленной эвакуации, так и «ястребы», непременно желающие учинить нечто вроде «разведки боем». «Военную партию», как и следовало ожидать, составили Берестин, Басманов, Белли и примкнувшая к ним Лариса. Понять ее можно: кипучая, эмоциональная натура, давно уже почувствовавшая вкус к рискованным предприятиям. Плюс старательно маскируемые комплексы, требующие постоянного самоутверждения, что в отношениях с мужчинами, что на полях сражений. Клеопатра, Жанна д'Арк и императрица Екатерина Великая в одном лице. Да и в двадцатом веке таких натур хватало. То, что она оказалась в разных лагерях с Олегом, могло удивить кого угодно, только не нас. Так с самого начала и задумывалось.