Владимир Ильин - Пожелайте мне неудачи

Пройдя по узкому и затхлому коридорчику, мы оказались в маленькой комнатушке, где имелся письменный стол и две деревянные скамьи, испещренные странными темными пятнами – видимо, на них частенько кого-нибудь били.

На одной из скамеек вальяжно развалился пожилой человек, на вид, ни дать ни взять, – рабочий какого-нибудь «Серпа и Молота». На нем был промасленный, лоснившийся от грязи пиджак, клетчатая рубашка с ветхим воротником и мятые брюки неопределенного цвета. Человек находился в так называемом «красноречивом состоянии», поскольку то и дело порывался что-то объяснить непослушным языком сидевшему за столом мордастому лейтенанту, который, не слушая пьяного, привычно заполнял протокол задержания.

Присев на самый краешек второй скамьи, на пьяного испуганно косилась дама бальзаковского возраста. Судя по ее взглядам, выступать в роли понятой при задержании алкоголиков ей приходилось нечасто.

Лейтенант объяснил нам с дамой, что требуется освидетельствовать результаты личного обыска задержанного. Услышав про обыск, пьяница впал в нездоровое оживление и принялся втолковывать милиционерам, в каком именно месте своего тела он их видал и каким образом он, потомственный пролетарий, трижды висевший на заводской доске Почета, будет препятствовать тому, чтобы какие-то «ментовские рожи» обшаривали его карманы. Волосы его окончательно растрепались и упали сальными прядями на раскрасневшееся лицо, перегаром от него разило, как принято выражаться, «на три метра против ветра», хотя до окончательного помутнения рассудка он, по-моему, еще не дошел.

– Приступайте, сержант, – невозмутимо приказал лейтенант своему подчиненному, а сам невозмутимо принялся переписывать паспортные данные – меня и дамы.

Сержант схватил «потомственного пролетария» за шиворот, тот в исступлении заверещал, но сержант неожиданно ловко ткнул ему под дых и закрутил одну руку за спину, лишив задержанного какого бы то ни было шанса сопротивляться. Действовал он не церемонясь, и я не сомневался, что после того, как мы с дамой покинем помещение, темных пятен на скамейке может существенно прибавиться. Если, конечно, задержанный не угомонится добровольно…

Второй рукой сержант стал выворачивать карманы «трижды висевшего на Доске Почета», и на пол посыпались какие-то жалкие медяки, грязный мятый носовой платок, расплющенные, но частично уцелевшие папиросы «Беломор» и расческа с несколькими брешами в ряду зубьев.

Лейтенант тщательно пересчитал мелочь, скрупулезно переписал все предметы в протокол и дал его нам с дамой для подписи. Разумеется, женщина подписала бумагу не глядя – по-моему, ее уже начинало тошнить от мощных ароматов, скопившихся в дежурной части, потому что, швырнув ручку на стол, она, с разрешения лейтенанта, пулей выскочила из комнаты, очевидно, торопясь домой к интеллигентному мужу, визгливой болонке и обязательному фильму после программы «Время».

Когда стук ее «шпилек» стих в коридоре, я потянулся к ручке, но лейтенант неожиданно лукаво улыбнулся и, порвав протокол одним движением пополам, швырнул его в мусорную корзину.

– Что-то не так? – осведомился я. В голову мою полезли многочисленные примеры нарушения прав человека в нашей стране, о которых было известно каждому, но которых официально не было и быть не могло в принципе в условиях предельно развитого социализма.

– Спасибо за содействие, лейтенант, а теперь оставьте нас наедине с этим гражданином, – послышался незнакомый начальственный голос.

Я взглянул на соседнюю скамью. Человек, сидевший на ней, так разительно преобразился, что теперь за пролетария, и уж тем более – за пьяного пролетария, его мог бы принять только очень близорукий человек.

– Меня зовут Генон, – сказал он, когда милиционеры вышли из комнаты. – Извините за спектакль, который пришлось разыграть перед вами, но поверьте, что это было необходимо… Нашего отдела официально не существует в природе, и вовсе не хочется, чтобы в один прекрасный день нас открыл кто-нибудь – пусть даже человек, не имеющий никакого отношения к нашей специфической деятельности.

Я думал, что человек, скрывающийся под странной кличкой, первым делом попросит меня рассказать о себе, но он небрежно сказал:

– Ну что ж, мой хороший, биография ваша меня не интересует, поскольку я знаю ее не хуже, а может, даже и лучше вас… Не будем терять время и перейдем непосредственно к делу. Разумеется, я мог бы разговаривать с вами сейчас очень жестко, без всяких «если» и «не хотите ли?»… Я мог бы сослаться на присягу, которую вы принимали, поступая в Комитет, и одним из пунктов которой является безоговорочное подчинение приказам руководства. Но я ничего не собираюсь диктовать вам. Работники из-под палки мне не нужны. Поэтому можете начинать обдумывать официальное предложение о переходе в наш отдел… Если вы согласны поступить под мое начало, то ровно год вы будете выполнять задание исключительной важности и конфиденциальности. Имейте в виду, что эта работа может занимать у вас двадцать четыре часа в сутки. Если все будет нормально, то через год вы получаете солидное денежное вознаграждение, квартиру улучшенной планировки, полгода отпуска и возможность выбора своего дальнейшего будущего.