Александр Бушков - Завороженные

Разноцветные огни, помигивая, постепенно затухали — от внутреннего кольца к внешним. Лесенка прочно утвердилась, бородатый проворно спустился по ней, привычно придерживая саблю, — судя по ее тяжести, самую настоящую. Он вытянулся, приложил ладонь к головному убору. Выглядело это, быть может, и самую малость смешно, учитывая, что убор этот вышел из употребления сотни лет назад, но никто не улыбнулся, все были крайне серьезными.

— Итак? — хладнокровно спросил генерал.

— Это Бомелий, господин генерал, — сказал одетый по старинной моде человек. — Теперь уже никаких сомнений, что это Бомелий. У меня не только доказательства, у меня имеется живой свидетель. Когда придет в себя, много интересного расскажет…

Поручик таращился на него в неописуемом восхищении. Этот бородач только что вернулся из былого, из времен Иоанна Грозного, он видел их своими глазами, он там пребывал… В точности такой почтительный восторг и зависть он испытал четыре года назад в Чугуеве, когда встретился со своим ровесником в чине поручика, вернувшимся из Болгарии. Невидный юноша, ничем не примечательный внешне — но на его мундире красовались Георгий четвертой степени, и Станислав с мечами, и боевые медали.

Тем временем бородач обернулся, махнул рукой. Из распахнутой двери шара показались двое, одетые точно так же, разве что менее богато, опять-таки при саблях. Без всякий усилий, словно мешок с птичьим пухом, они волокли одетого на тот же манер человека, крепко подхватив его под мышки. Сам он, сразу видно, идти не в состоянии, висел меж конвоирами на подгибавшихся ватных ногах, покорный и безвольный, с выпученными глазами, оцепенелым в ужасе лицом.

С тем же величайшим хладнокровием генерал осведомился:

— Надеюсь, капитан, все обстоит гладко ?

— Безусловно, господин генерал. Все проверено тщательнейшим образом. Буквально через час после того, как этот экземпляр был изъят , его должны были прирезать насмерть ночные тати на Ордынке. Полностью выпавший из исторических событий персонаж.

«Персонажа» уже препровождали по лесенке, бесцеремонно подгоняя тычками, когда он пробовал вяло сопротивляться. Бородач спустился с нижней ступеньки, встал в стороне, держась осанисто, со спокойной гордостью человека, исправно выполнившего свою задачу. Поручика он удостоил лишь мимолетным взглядом — и взгляд этот был примерно таков, каким сам Савельев удостоил бы мельком новоиспеченного юнкера в необмятой еще казенной одежде. Нельзя сказать, чтобы это показалось очень уж обидным, — поручик был охвачен совершенно иными чувствами: ничего он более сейчас не жаждал так страстно и яростно, как оказаться полноправным членом этого поразительного офицерского сообщества… Он не представлял, какая сила смогла бы выставить его за высоченный забор, окружавший расположение батальона.

Мимо него протащили пленника, в довершение всего с явственным шумом испортившего воздух.

Генерал поморщился:

— Петр Федорович, срочно обеспечьте медика с какими-нибудь бромами, а то еще, чего доброго… В общем, займитесь, как обычно.

Полковник кивнул и направился следом за предводительствуемой бородатым капитаном группой. По лесенке к шару поднялись три офицера с серебряными погонами и какими-то инструментами в руках. Огни погасли все до единого, в воздухе явственно веяло рутиной и даже некоторой скукой. Поручика это сначала удивило, потом он напомнил себе, что для этих людей, в отличие от него, происшедшее и впрямь не несло ничего экстраординарного. Рутина-с. Но какова рутина!

— Итак, господин поручик, каковы ваши впечатления? — с легкой долей иронии спросил генерал.

Обижаться на эту иронию не имело смысла — поручик и сам представлял, какая у него сейчас своеобразная физиономия, способная, пожалуй что, и рассмешить…

Он сказал быстро, так, словно боялся, что его остановят и откажут:

— Я согласен, господин генерал. Я согласен на эту службу, готов принести любую необходимую присягу…

— Присягу? — поднял бровь генерал.

— Ну да, — в полном смятении сказал поручик. — Я понимаю, в таком деле должна существовать…

— Пойдемте, — сказал генерал, первым направляясь к лесенке на галерею. — Эк вы, право, завернули, в лучших традициях беллетристических романов… Вынужден вас разочаровать: у нас не существует ни какой-то особой присяги, ни подписанных кровью обязательств, ничего такого. В первую очередь из соображений насквозь прагматических. Любую присягу, как показывает опыт не только военного дела, но и всего человечества, люди нарушали и будут еще нарушать. Так что никакой особой присяги нет. Есть наш собственный устав, о котором я уже упоминал, касающийся, как легко понять, главным образом специфики нашего дела. И, как в любом войсковом уставе мира, в нем прописаны жесточайшие санкции к нарушителям. Главная опасность для нас — измена.