Дмитрий Силлов - Якудза

— Или когда вы захотите, — хмыкнул Витек.

— Или так, — жестко сказала Александра. — Потом ты научишь других. Но для начала надо закрепить уже достигнутый результат. Воин должен уметь убивать без малейшего трепета в душе, словно он стирает с прекрасной картины неудачный рисунок.

— Ясно, — сказал Витек. — А что будет, если не закрепить результат?

Александра пожала плечами.

— Ты можешь просто сойти с ума. Если там есть с чего сходить, конечно.

Витек и это пропустил мимо ушей.

— И как часто я должен этим заниматься? — спросил он.

— До тех пор, пока без убийства не научишься вызывать у себя это состояние.

— Угу, понятно, — сказал Витек. — Знаешь, а не пошли бы вы все вместе с вашим сатори и киаем куда подальше.

Он поднялся со скамьи и направился к выходу.

— Погоди, Витя, — ледяным тоном произнесла Александра. — Вряд ли тебе удастся просто так уйти.

Витек обернулся.

— Ты применишь хитрый прием ниндзюцу, чтоб меня остановить? — усмехнулся он.

— Да нет, просто дверь закрыта. И без браслета она изнутри не открывается.

Она выразительно показала глазами на свое запястье, на котором поблескивал серебряный браслет с изображением глаза посредине.

— Тогда мы выйдем вместе, — сказал Витек.

— Возможно, дружок, возможно, — промурлыкала Александра. — Но для начала тебе придется меня выслушать.

Начнем с того, что тебя по всему городу ищет толпа южных товарищей, жаждущих поквитаться за смерть других своих южных товарищей, которых ты благополучно замочил. Это первое. И второе. Может так случиться, что эти самые товарищи абсолютно случайно узнают адрес, по которому сейчас проживает твоя сестра…

— Ах ты сука, — с душой произнес Витек, возвращаясь и садясь обратно на скамью.

— В последнее время я слышу это слишком часто, — вздохнула Александра. — И не отрицаю. А что делать, Витя? Кому сейчас легко? К тому же знаешь, один умный человек как-то сказал: «То, что сегодня лишь немногие в состоянии умело отрубить голову, еще раз доказывает, что смелость мужчин пошла на убыль». [1] Высказывание из «Хагакурэ» («Сокрытое в листве») — знаменитого произведения, принадлежащего перу самурая Ямамото Цунэтомо (1659–1719). Так что…

— А умный человек — это, по ходу, тот босяк, который задвинул, что браток без братвы и без тачки — не браток в натуре? [2] Намек на известное высказывание из «Хагакурэ»: «Самурай без клана и без лошади — не самурай вообще». — раздался голос за спиной.

Витек повернул голову.

Сзади стоял Афанасий, благодаря своим прыжковым ботинкам с каучуковой подошвой сумевший неслышно подойти к месту оживленной дискуссии.

Александра пристально смотрела на него, а Афанасий знай себе улыбался во весь рот. Его простоватое лицо излучало искреннюю радость — со стороны можно было подумать, что вот встретил человек старых знакомых, и нет предела его счастью от этой встречи.

— Ты ж только календари читаешь, — прищурилась Александра.

— Ага, календари.

Продолжая улыбаться, Афанасий прошел в дальний угол, ухватил за подлокотники кожаное кресло Стаса, не поленился прокатить его через весь зал, лавируя между тренажерами, и удобно расположился в этом кресле напротив сидящих на скамье Витька и Александры.

— А у меня тех календарей дома целая книжная полка.

Афанасий развалился в кресле, закинув ногу на ногу.

Витек как-то сразу почувствовал себя неуютно на своей скамье — как холоп на приеме у барина.

— А у меня на даче домна, — как бы в задумчивости пробормотала себе под нос Александра. — А на хрена тебе домна? А я в нем живу на…

— Чего ты там гундишь, Сашенька? — ласково спросил Афанасий.

— Да вот думаю, что не так ты прост, Афонюшка, как хочешь казаться.

— Так то мы все, Сашуль, не пальцем деланы, — развел руками Афанасий. — Вы вон беспределом занимаетесь ни пойми с какой радости, — Афанасий кивнул на распятого, — а мы вот…

— …в гости по такому случаю, — закончила за него Александра. — Кончай Ваньку валять, Афоня, говори, чего приперся.

— Неласковая ты что-то сегодня, Саша, — покачал головой Афанасий. Улыбка сползла с его лица.

Куда подевался благодушный увалень? Человек в кресле изменился мгновенно, как меняется волк, сбрасывающий овечью шкуру. На его лице резко обозначились скулы, уши прижались к голове, как у готовящегося к прыжку хищного зверя, а в прищуренных глазах появилась пустота, жуткая своим отсутствием жизни. Словно из живого, пусть жестокого лица кто-то вынул глазные яблоки и вставил холодные фарфоровые шарики.