Дмитрий Могилевцев - Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза

Крайний справа ухмыльнулся, сверкнув фиксами.

— Привет, начальничек. Уже и не чаял, что свидимся снова!

— А ты меня видел раньше? — поинтересовался Круз.

— Может, тебя и не видел. А вот таких, как ты, гнид ментовских с ряхами в три полы, навидался досыта еще пацаном. Не сдохнуть умудрился и пришел шкуры драть?

— Это хорошо, когда понимают сразу, — Круз усмехнулся. — Пришел. Хороший наш мир. Закон — тайга.

— И как вы, гниды, не передохли все? Позасрали все, дохли напропалую. А что осталось, мы со своих земель выжгли. Видно, не всех.

— Ты не гони пургу, — посоветовал Круз. — Пошутили, и ладно. Я не пихаться с вами пришел.

— Так зачем ты пришел? — спросил средний медленным, скрипучим голосом.

— За людьми, — ответил Круз. — Мне нужны люди. Сильные мужчины и способные рожать женщины.

— Наше племя невелико, — сказал средний. — Ты хочешь убить нас?

— Я хочу сделать вас сильными, — сказал Круз. — Тут коллега твой про новые хорошие времена говорил. Только вот в старые плохие вы ни с кем не воевали. В прежние времена чуть рыпнешься — по шапке получишь. А сейчас у вас право сильного. Ты сегодня сдохнешь, а я — завтра. Так вот, вы можете стать сильнее всех оленных. А можете и сдохнуть. Решать вам.

Левый — самый маленький, сгорбленный, с торчащими из ноздрей пучками седых волос — покачал головой. Раскрыл рот — натужно, будто выдавливал слова — и прохрипел:

— Волков дашь?

— Дам, — пообещал Круз.

Левый вдохнул — тяжело, с присвистом — и выхрипел:

— Будут люди.

— Мы что, под этого фраерка ляжем? — крикнул правый.

— Ша! — прохрипел старик. — Мы сегодня не сдохнем, понял?

Когда накатывала лихорадка, Круз шептал: «Я не умру, не умру, не умру». Мантра. Повторить три тысячи раз, десять тысяч. Поверить — и не умрешь. Не станешь вовсе беспомощным, иссохшим, увечным, не начнешь гадить под себя. Сможешь и сегодня, и завтра, держась за стену, добраться до смердящей параши.

За стенами шумит море. Недалеко, совсем недалеко. За глухой бетонной стеной, за колючей проволокой и пулеметными гнездами. Оно как сон. Выбраться отсюда, заползти в свою яхту — и в теплую, волнистую синь. Там свежо. И чисто. Там нет невыносимой, удушливой, ядовитой вони умирающих тел.

Ждал чего угодно — пули, ножа, шальной волны, отвала, течи. Но подыхать от грязи в кишках… мать твою! Говорят, средневековье кончилось, когда люди приучились руки мыть. И вернулось, когда забыли, зачем это делать. Веке еще в восемнадцатом чуть не главный повод подохнуть — кишечная инфекция. Склонность не мыться после латрины и чесаться в складчатых местах.

Как все-таки смердит! Говорят, к такому привыкают и перестают замечать. Счастливцы. Уже пятый день — и все то же самое. Впрочем, это, наверное, не сам запах, а память запаха, намертво вцепившаяся в рассудок.

В углу, за перегородкой, застонали. Круз, морщась, приковылял туда. Глянул. Этот, как его, то ли Махмуд, то ли Жак — живой еще, надо же. Легкое навылет и лежит в собственном дерьме — а еще живой. Сосед его, коротыш кривоногий корсиканского вида, уже концы отдал. Глядит в потолок стеклянно.

Махмуд-Жак вдруг захрипел протяжно, вытянулся, зашарил по скользкому матрасу. Затих. На губах розовая пена. Пузырек за пузырьком опадают, лопаются. Брызжут на желтушную щеку.

Круз вздохнул и поплелся обратно. Прикинув маршрут, оттолкнулся, шагнул безопорно трижды до лестницы. Не упал, ухватился за поручень. И — медленно, втаскивая слишком большое, бессмысленное тело, побрел вверх.

Два пролета. Дверь, коридор и еще пролет. И дверь. Низкая, тяжелая. За ней — солнце и ветер с моря. Хорошо.

Упал на четвереньки. Завалился на бок. Это ничего. Полежать… чуть полежать. Отдохнуть. Воды бы. Там, за будкой, гнездо. Там пулеметчики и вода. Обматерят, конечно. Но дадут напиться. Вниз почему-то никто не несет. Опять махмуды насели, что ли? А смердит как! Точно, память запаха. Тут откуда вони взяться?

Круз, кряхтя, встал на четвереньки. Обполз будку. И увидел возле пулемета, задравшего в небо ребристый ствол, раздувшийся труп.

Интересно, кто это? Франсуа? Вроде нет, Франсуа с бородой. Или молчун из Оверни? Да ляд с ним. Круз прополз мимо трупа, нащупал жестянку с водой. Тьфу, дерьмо. И тут воняет — но уже таблетками. Дезинфекция. Сковырнул крышку, приложился жадно. Заглотал, дергая кадыком. И тут же невыносимо заворочалось в кишках.

Далеко отползать сил не было, опорожнился прямо за пулемет. Потом сел, обессиленный, прислонился к стене. Закрыл глаза. Бриз шевелил волосы, гладил прохладно по щекам. Убаюкивал.