Егор Кобелев - Прятки с Солнцем

Кремень сглотнул. Ганза. Все думали, что на их пятерку неудачников взъелись просто так. Но на самом деле… Можно было бы предположить, что кто-нибудь.… Например Кремень… Вынесли с Площади Ильича ящик с динамитом и продали его на Курской под полой. А потом в одном из туннелей этот динамит был подорван каким-то психом. И явно это не помогло Ганзе.

-А они не говорили – почему вдруг… так вот… напали?

-А то! Говорили! – на лице Матроса появился злой прищур. – Что-то про динамит и про некоего Моталенко Николая Альбертовича. Не знаешь такого?

-Не-не-не, что ты, куда там?! А… где Арарат? – попытался перевести разговор в другое русло Кремень. Потому что он знал Моталенко Николая. Каждый день его видел. В зеркале.

-Арарат вон там валяется – прямо под блокпостом. – Матрос нахмурился еще больше. – Черепушка всмятку разворочена из дробовика. Но не отвлекаемся от темы. Ты говоришь, что не знаешь такого, да?

-Никак нет.

-Вообще, нам еще сказали, что прозвище у этого человека – Кремень. Такого ты тоже не знаешь? – К хищному прищуру добавилась скривленная в отвращении улыбка.

Кремень застыл как вкопанный. Глаза округлились. Вот тебе и Полис. Приехали.

Мощный удар правой опрокинул терминатора на землю, челюсть хрустнула. Матрос тоже был отнюдь не слабаком. Злым пинком Кремня перевернули обратно не спину. В лицо ему ткнулся белый шарф.

-Помнишь еще кто такие камикадзе? Так вот выбирай – либо мы тебя щас толкаем в туннели и тебя расстреливает Ганза, либо сажаем на последнюю дрезину со взрывчаткой и пускаем к Семеновской. От первого же попадания твой груз взорвется. Выбирай – сдохнуть в туннеле как подонок или хоть как-то помочь своей станции после такой *банной жизни как у тебя. Три секунды на размышление. – Шарф уткнулся Кремню в глаз.

Выбора не было. Выбери он первое – шансов вообще не останется. А так можно сбросить взрывчатку… жаль Кукуцапля с ним нет – старый хрыч тогда очень ловко подговорил его украсть со складов динамит.

-Давайте. Сажайте меня на дрезину.

Шарф упал на лицо. Кремень встал и обвязал его вокруг шеи. На платформе засуетились люди. Обвязанная динамитом и цистернами с чем-то легковоспламеняющимся, дрезина больше походила на какого-то мутанта. Дрожащие руки уперлись в рычаг. Усилие – и монстр сдвинулся с места. Люди на блокпосту расступились, камикадзе беспрепятственно проехал мимо.

«Что ж, давай, служи Отечеству». – Грустная шутка пронеслась в голове вместе с очередным участком туннеля. Впереди забрезжил свет.

Дрезина на скорости пронеслась мимо блокпоста. Что-то закричал дозорный. Пальцы Кремня впились в рычаг дрезины, глаза сами собой зажмурились, рот раскрылся в беззвучном крике.

Заревело эхо сразу нескольких десятков выстрелов, а затем все поглотил огонь. Тот самый огонь, который когда-то так пугал первобытных людей – безжалостный и сжигающий все на своем пути.

***

Учетная книга легла на стол в небольшой комнатушке. Нет, все-таки судьба, любовь, жизнь – такая тройка сволочей, что им позавидуют все мировые нехристи вместе взятые. Полянка-Тимирязевская. Восемь станций. Одна из них теперь Полис. Другая – прибежище фашистов. Третья – капиталистическая держава. И ни на одной из них нет Кати. Того человека, ради которого ты все это прошел.

После того, как Влас спустился в метро, он нашел себе убежище на несколько дней в маленьком техническом помещении между Полянкой и Библиотекой имени Ленина. Там он устроил себе ночлег и оставил учетную книгу из загса. А затем началось десятидневное путешествие по метро. Проблем с фашистами удалось избежать неожиданно легко – Власа сначала схватили, измерили у него какие-то параметры черепа, и внезапно выяснилось, что он как раз подходит по ним к тому самому образу, которым руководствовались рейховцы.

Но не это главное. Главное то, что его девушки не существует. Ее узнал лишь какой-то старик на Савеловской – и то выяснилось, что она просто очень похожа на девушку, которую сбил поезд во время Катастрофы на Тимирязевской.

Теперь наемник абсолютно не представлял, что делать. Уже несколько часов он боролся в себе сразу с несколькими желаниями – пойти в рейх и заделаться фашистом, повесится или подняться на поверхность и уйти обратно в Ногинск, что тоже было равносильно самоубийство.

Тут внезапно перед глазами как из могилы встал отряд. Тот, который ушел с Партизанской. Федор рассказывал о нем тогда, в бункере. И о первых смертях…