Андрей Ерпылев: Выход силой

Незадолго до назначенного часа президент со свитой стояли на помосте, за ночь превращенном в настоящий ринг. Появились ограждающие канаты, красный и синий углы… Батя был облачен в длинный махровый халат – по условиям, участники должны биться с голым торсом, дабы избежать всяческих ухищрений, – а кровь уже не так хорошо грела стареющее тело.

Утром, облачаясь перед зеркалом, Николай Михайлович смотрел на себя и не знал, радоваться или печалиться.

Радовался, что до сих пор, несмотря на годы, сохранил отличную физическую форму – его мускулатуре позавидовали бы не только сверстники, но и иные молодые, лишнего жира тоже было совсем чуть-чуть – в основном на животе, где рельефные некогда бугры мышц понемногу стали оплывать, хотя никаких складок пока еще не наблюдалось.

Грустил – потому, что видел в зеркальном отражении старика. Старика – хорошо сохранившегося, спортивного, накачанного даже, но старика. Белая дряблая кожа с проступающими тут и там синими веревками вен, рыжие пигментные пятна, пятнающие ее, багровые звездочки расширенных капилляров, мертвые, перламутрово-серые проплешины старых шрамов…

Хамелеон какой-то, а не человек.

«Ты старик, Коля, – думал он, массируя синие мешки, набрякшие за ночь под глазами: несмотря на важность момента, он так и не смог уснуть до утра. – Пусть даже победишь ты сегодня этого мальчишку, хотя это непросто, что с того? Это же не сказка, в которой, победив, можно впитать силу побежденного. Ты уже сейчас стар, а через несколько лет окончательно станешь развалиной. Кто придет тебе на смену? Балагур? Он немногим младше тебя. Кто-то еще… Кто?»

Больше всего президент сожалел, что так и не продолжил свой род. Сперва казалось, что успеет: девицы так и льнули к некрасивому, но привлекающему своей звериной силой спецназовцу. В женской ласке не было недостатка – ни одна особа женского пола не задерживалась в его жизни дольше месяца. В старые добрые времена до Катастрофы… А потом, когда на его мощные плечи свалилась ответственность за людей, это вообще отошло на второй план. Даже не на второй, а на девяносто девятый – столько всего надо было успеть, решить, сделать… Времени едва хватало на банальное удовлетворение потребностей кипящего энергией организма.

А вот теперь, когда есть все, можно сбавить темп, заняться собой – он уже ни на что не годный старик.

И никогда у него не будет сына. Наследника.

Он внезапно почувствовал зависть. Нет, он завидовал сейчас не молодым, таким, каким было он сам много лет назад. Он завидовал давно уже истлевшему в земле Князеву-старшему, оставившему после себя сразу двух наследников. Этот слабый интеллигент-очкарик, некогда вздумавший сопротивляться ему – настоящему мужику, победил. Рухнул, но сумел дать ростки, выросшие в новые деревья. Победитель же похож на одинокий дуб – еще могучий снаружи, но с мертвой трухой внутри.

«Врешь! – пытаясь унять расходившееся сердце, Середин видел в зеркале не себя, а умирающего Князева: покрытое синяками и запекшейся кровью лицо, единственный уцелевший глаз, сверлящий его через мутноватое стекло и прошедшие годы. – Ты тогда проиграл. Проиграл окончательно. Одного из твоих сыновей уже нет в живых, а второй… Второму осталось совсем мало. До начала боя».

«Это ты врешь, – безжизненный голос, казалось, был реальным. – Ничего тебе не удалось, и ты это понимаешь. Сдайся, мужик – это лучшее, что ты можешь сделать для себя…»

– Батя никогда не сдается! – от тяжелого удара кулака зеркало брызнуло длинными, прямыми, как ножи осколками, остро резануло руку, но призрак исчез, канул в темном квадрате за разбитом стеклом…

– Э-э! Что с тобой? – Балагур тронул за плечо насупленного друга, угрюмо разглядывающего обмотанный бинтом кулак. – Уснул что ли? Встряхнись!

– Да вот, задумался. Князев на месте?

– Нет еще, – полковник глянул на щегольский «Ролекс» у себя на запястье. – Две минуты ему осталось. Опоздает – его дело. Хлеб за ртом не ходит.

– Испугался пацан, – заверил Калатозов, восстановивший свой апломб. – Пятки смазал…

– Нет, – президент бросил на недоделанного артиста тяжелый взгляд, и тот осекся. – Он придет. Я знаю.

– Хм-м, – ухмыльнулся Балагур. – Одна минута.

Беззаботным остряком второй человек в Первомайской республике был лишь внешне. Когда возникала проблема, он предпринимал все усилия к ее устранению. И действовал сразу по нескольким направлениям, сводя возможность неудач к нулю. И теперь он был спокоен: бой не состоится в любом случае.