Руслан Мельников - Бронепоезд. Огненный рейд

Ниже синела блеклыми казенными чернилами стандартная рабочая виза. Под визой тоже красовался подполковничий автограф.

Еще ниже — оттиск печати, на котором четко проступало неблагозвучно сокращенное название нового места службы: «Железнодорожн.». Под печатью — незнакомая закорючка.

Между жестких страниц паспортины торчал желтый листок. Тоненькая такая плохонькая бумажонка. Однодневный пропуск, обеспечивающий беспрепятственный проход по прилегающим к МКАД районам Москвы. Рабочей визы Форпоста для этого было недостаточно. С ней заходить дальше Курского вокзала Егор не имел права. Рабочая виза — это все-таки не аннулированная прописка, которая позволяла безбоязненно бродить по всей столице. Любая рабочая виза ограничивала передвижение ее обладателя местом жительства, местом работы и кратчайшим путем между этими двумя пунктами.

— Ваш-ументы… — Над ухом раздался чей-то пренебрежительно-невнятный голос.

— Что?

Егор поднял глаза.

Перед ним стоял милицейский патруль. Трое. Молодые, наглые. В легких брониках, с короткими «огрызками» АКСУ в руках.

Одно время таких, с позволения сказать, стражей порядка долго и упорно пытались переименовать в полицейских, но все быстро вернулось на круги своя. Мент — он и в Африке мент. А уж сейчас — и подавно! Ну кому, в самом деле, нужна сейчас нормальная профессиональная полиция?!

Дубинок, баллончиков со слезоточивым газом и прочей чепухи московские менты больше не носили. Зачем, если можно сразу стрелять на поражение? На широких ряхах патрульных застыли самодовольные ухмылочки. Один жует жвачку. Он-то и заговорил с Егором. Надменно так, презрительно.

Прижав резинку зубами, милиционер выцедил снова, чуть более разборчиво:

— Документы. Ваши… — так выцедил, будто одолжение великое сделал одним лишь своим соизволением заговорить.

Егор вздохнул. Он и шагу от офис-штаба сектора ступить не успел, а эти трое уже тут как тут. Явились, блин, не запылились! Впрочем, ничего удивительного. Вероятно, человек, потерянно пялящийся в собственный паспорт, выглядит подозрительно. А у ребят в милицейской форме на все подозрительное глаз наметан.

— Документы, говорю. Оглох, что ли? — Мент с жевательной резинкой во рту ткнул Егора в живот автоматным стволом.

Тычок оказался болезненным. Профессиональный. Ох, пустить бы обратку, врезать гаду в рыло, да так, чтобы подавился своей жвачкой. А нельзя… Положат сразу, на месте. Да еще и поощрение от начальства получат за грамотные и самоотверженные действия при ликвидации опасного нарушителя правопорядка.

Егор протянул жвачному паспорт и пропуск:

— Вот…

Увы, он уже не мог, как прежде, небрежно сунуть в нос патрулю документ с твердой столичной регистрацией и гордо удалиться. Менты — сами по большей части рабвизовские — старались не связываться с прописанными москвичами. Зато уж на остальных отыгрывались по полной.

«Жвачный» вскользь глянул на пропуск и, не найдя в нем ничего интересного, с унылым, даже разочарованным каким-то видом вернул бумажку Егору. Открыл паспорт.

Первым делом сверил вклеенное фото с оригиналом, потом развернул регистрационные страницы. И от изумления чуть не проглотил резинку.

— Оба-на! Секторский! — почти с восторгом сообщил он напарникам. — Отсюда, с Восточного! Аннулированный, мля!

Затем снова повернулся к Егору:

— Сегодня, что ли, прописку закрыли? В Форпост на Рабочую визу переводят, да?

Дурацкие вопросы, которые не требуют ответа, — и так ведь все ясно из документов. Егор отвечать не стал.

Милиционер покачал головой:

— Ну ты попа-а-ал, братан!

Сочувствие? Ага, держи карман шире! В голосе мента слышалось одно лишь неприкрытое злорадство. Как же! Прописанный опустился на ступень ниже и стал теперь вровень с патрульными… Даже нет, какой там вровень! Форпостовская виза — это не столичная виза.

— Че натворил-то, а? — Через плечо «жвачного» в паспорт уже заглядывал второй патрульный — низенький и пухлый.

Третий — худощавый верзила — с глуповатой улыбкой молча пялился на Егора.

— Ничего не натворил, — буркнул Егор.

Докладываться стервятникам о том, что их не касается, он не собирался. Не обязан. Да и не чувствовал он себя «натворившим». Даже после разговора с Кабаевым. Ну то есть вообще не чувствовал. Ни малейшей вины за собой не ощущал. Только обиду. Которая, между прочим, уже переносилась и на этих ментов тоже.

— Совсем-совсем ниче? — хитро прищурился недомерок в форме. — Не гонишь?