Александр Сальников: Запах мандаринов

Шаги становились короче, привалы длиннее. В голову полезли дурные мысли. Что не успеть, не суметь, не вырваться им из захлопывающейся мышеловки, что на опушке уже залегли невидимые в предзакатной хмари лонгеры с парализаторами наизготовку. Что, может, и некуда им теперь успевать, нет больше базы межпланетного корпуса, нет двух ангаров с десантными шлюпами, нет маяка-навигатора для крейсеров федерации, нет узла связи, без остановки посылавшего в наднебесную темноту четыре слова: "Несем потери. Ждем подкрепления". Ничего уже нет. Только шершавое шипение наушников.

- Гляди-ка, командир, - Петр уложил старлея на жухлую траву и привалился спиной к дереву, - победили мы болото, теперь дело пойдет. Вот только автомат твой придется бросить, - отщелкнул батарею Петр, запихал ее в подсумок. - А заряды оставим, заряды нам еще пригодятся, - сказал он и улыбнулся сказанной глупости. Стащил шлем, отшвырнул в сторону. Отер лицо и начал отстегивать кевларовый жилет.

В тишине замершего леса хруст ветки ударил выстрелом.

Петр вскочил на ноги, и тут же на него навалился животный, нечеловеческий страх. Воздух вокруг загустел, зазвенел комариным писком, взрезал барабанные перепонки. Руки онемели, ноги сделались ватными. Живот наполнился холодом, сердце ткнулось в горло. Захотелось упасть на землю, зажать ладонями уши и орать что есть мочи, орать, лишь бы не слышать этого писка, забирающегося под кожу, грызущего связки, рвущего мышцы, выдавливающего липкими пальцами яблоки из орбит. Звук согнул его, переломил надвое, прижал к бледно-желтому ковру из стеблей и листьев.

Петр закусил губу, сжал зубы. Звук, показалось, на секунду ослабил хватку. Чувствуя, как рот наполняется теплым и соленым, Петр подтянул кончиками пальцев свой автомат, уцепил, и медленно, через силу выпрямился.

"Все верно, - пришла неумолимо ясная мысль. - Зачем скакать по кочкам, когда можно взять обессиленных беглецов на опушке. Под внушающим доверие после опасной пустоты болота прикрытием леса. Подождать, когда враг расслабится, решит отдохнуть. Раса, насквозь пропитанная логикой, не могла поступить иначе".

Лонгеры, казалось, вышли прямо из древесных стволов. Высокие, молчаливые, они стояли полукругом, целя в Петра соплами короткоствольных плазмометов. Стояли так близко, что Петр смог различить бледные подбородки, торчащие из-под шлемов, заваленные набок восьмерки на сером пластике бронежилетов.

Чуть поодаль, справа, высился черной колонной их старший. В его руках весело подмигивало сиреневым дуло парализатора.

Петр Ильич Чайковский.

Щелкунчик.

Адажио.

- Су-у-у, - заорал Петр, заставляя онемевший палец вдавить спусковой крючок.

- У-у-у, - выл кто-то внутри старшины разведроты Семенова, поднимая его руку.

- У-у-у, - загудел, распускаясь под мушкой автомата, оранжевый цветок. Вытянулся жаркой лентой, рубя наискось ноги, туловища, головы, верхушки деревьев.

Закончить Петру не дали. Хлопнул воздух. Маленькое солнце ударило в грудь, вскрыло кевлар, залезло внутрь и опрокинуло.

В раю было тихо и светло. Мягкий желтый свет пробирался через прикрытые веки, щекотал ресницы. Петр потянулся, сладко, с хрустом, переполненный леностью выспавшегося человека, и открыл глаза.

Свет лился через зарешеченные отверстия в потолке затянутого пористым пластиком рая.

- Доброе утро, Петр, - развалил надвое тишину голос Ивана. - День. Ночь. - Сказал пусто, бесцветно. Сказал.

Голый и бледный сидел он, распластав худые ноги. Свежевыбритая голова мелко тряслась на скрюченной шее. Разодранная осколком титана брюшина светилась ровной, не знавшей загара кожей.

Петр махом сел, опустил голову. Не поверил - тронул кончиками пальцев, ощупал грудь там, где по всем законам должна зиять опаленными краями рана, торчать осколки ребер.

- Давно мы здесь? - Петр обвел взглядом комнату три на четыре.

Нежная охра. Высокий потолок, мягкие стены, упругий пол. Узкая полоска металла рассекает все четыре поверхности, делит комнату вдоль, замыкается в прямоугольник.

Старлей не ответил. Он все так же сидел на своей половине и рассматривал ладони. Медленно поворачивал их и так и эдак, сжимал и разжимал кулаки. Рассматривал пристально, будто пытаясь разобраться в паутине линий, найти в ней истину.

- Ты слышишь меня, командир? - вскинулся Петр, шагнул к старлею. Тут же металлическая рамка напряглась. Воздух в ней предупреждающе загудел, всколыхнулся сиреневым сполохом.